Читать книгу - "Перо в её руке. Женские письма – женские судьбы в XVIII веке - Сесиль Берли"

глубокую неприязнь, и не только потому, что находит ее уродливой. Он знает, что в салоне этой женщины, ума которой следует опасаться, собираются его недруги. Будущий император ни во что не ставит женщин, считая их пригодными лишь для материнства и вязания, но хуже всего относится к тем из них, кто размышляет и пишет. С 1800 года он начинает беспощадно преследовать Жермену де Сталь, удерживая ее сначала в неофициальной, а позже – и в официальной ссылке, но в любом случае как можно дальше от Парижа и Франции. Их конфронтация продлится в общей сложности более 10 лет. На нижеследующее письмо госпожи де Сталь, как и на другие ее послания, Бонапарт не ответит.

Мафлье [в 10 лье от Парижа], 26 сентября 1803 года

Гражданин Первый Консул,

узнав прошлой зимой, что мое возвращение в Париж было бы вам неприятно, я без какого бы то ни было прямого приказа с вашей стороны обрекла себя на полтора года изгнания. Несколько добрых слов, которые вам было угодно недавно сказать обо мне и которые мне передали, убедили меня, что вы находите это изгнание достаточно долгим и захотите принять во внимание семейные интересы, необходимо требующие моего возвращения в Париж. Однако я остановлюсь в деревне в 10 лье от города, куда не позволю себе въехать, не зная ваших намерений на мой счет. Будь мне известно, какое именно предубеждение против меня пытались внушить вам мои недруги, я нашла бы, что сказать в свое оправдание; позвольте мне только заверить вас, что, находясь во Франции, я не произнесу и не напишу ни единого слова о вопросах общественных. Не знаю, можно ли считать иностранкой[78] ту, которая родилась в Париже и встречает повсюду во Франции славные свидетельства общественного поведения ее отца и благотворительных заведений, открытых ее матерью. Но я знаю, что мое пребывание на французской земле находится лишь в вашей воле, и, обращаясь к вам с просьбой об этой милости, я бы изменила своему характеру, если бы добросовестно не исполнила тех обязательств, которые она налагает. Дозвольте мне провести всего два месяца в деревне в 10 лье от Парижа, чтобы дать отдых моим детям, чье здоровье было слегка расстроено тяготами поездки, и заключить соглашение с кредиторами господина де Сталя, которое позволит мне почтить его память, не разорив при этом его наследников. Уповая на вашу доброту и, да будет мне позволено сказать, ваше чувство справедливости, я надеюсь, что вы разрешите мне остаться долее этих двух месяцев. Зачем вы стали бы разрушать судьбу женщины, которая никогда в своей жизни никому не сделала зла? Зачем вы обрекли бы мать искать ресурсы, которых требует образование ее детей, где-то еще, кроме ее отечества? Наконец и прежде всего, с высоты вашего положения зачем бы еще вы обратили на меня взор свой, как не из желания протянуть руку помощи и проявить свое расположение? Примите, Гражданин Консул, уверения в моем уважении.

После официального приказа об изгнании, полученного 15 октября 1803 года, госпожа де Сталь едет в большое путешествие по Германии. Нижеследующее письмо – последнее, написанное ею Неккеру, ее дорогому отцу, которого не станет 9 апреля 1804-го.

Берлин, 7 апреля 1804 года

Любезный друг, я получила письмо, в котором ты пишешь мне о своем здоровье увереннее, чем когда бы то ни было, и это вдохнуло в меня новую жизнь. Друг мой, у меня достанет сил на все испытания и вопреки чему угодно, пока я знаю, что ты находишься в добром здравии; но мне не следует говорить «вопреки чему угодно», чтобы судьба того не услышала, ведь я не разумею под этим болезнь или опасность, грозящие тем, кого я люблю!

Смерть герцога Энгиенского [казненного 21 марта], без сомнения, произвела здесь сильнейшее потрясение, какое только было возможно, но в политическом отношении она не приведет ни к чему, кроме осторожности, которая помешает альянсу, а то и вовсе заставит высказаться против него, когда бы пришлось делать выбор. Я продолжаю верить, что Франция вступит в континентальную войну лишь в том случае, если безусловно и положительно захочет этого. Что касается известий из Англии, то мне думается, что они не оставляют шанса на успех высадки войск, и этот корабль, которым никто не управляет, остался на плаву лишь благодаря общественному духу и свободе; ибо есть еще такие места, где отстаивают человеческое достоинство. […]

Здесь все, что касается политики, есть тайна за семью замками, и в обществе, почти целиком представленном в больших собраниях, не произносится ни одного серьезного слова; вот отчего тут сложнее наговорить глупостей, чем где-либо еще. Поэтому, полагаю, я продолжу разъезжать по приглашениям, ничем не вредя своему положению, но и не имея возможности подняться выше, ибо успех здесь ничего не дает.

Если ты желаешь, то вот тебе картина моей здешней жизни на примере одной недели: в четверг я обедала у Лафоре, в семейном кругу, – он очень по-дружески звал меня, и после трех обедов, где была пропасть народу, я не могла отказаться. Ужинала у княгини Генрих [Фредерики Луизы Прусской]; играла в вист, и говорят, что мне весь вечер чрезвычайно везло. В пятницу обедала со Шлегелем и с восторгом читала по-немецки; оттуда поехала смотреть итальянских марионеток, которые доставили мне меньшее удовольствие, чем я ожидала, и поужинала у принцессы Оранской, проведя за столом два часа. Сегодня я обедаю у брата герцога Брауншвейгского и ужинаю у княгини Луизы. Завтра обедают у меня – будут принц Бельмонте, русский посланник, Мюллер и Бринкман, а ужинать я еду к баварскому посланнику; в понедельник обедаю у русского посланника и ужинаю у испанского и т. д. Как ты можешь из этого видеть, я здесь чрезвычайно занята и жизнь моя течет без тревог, без удовольствий, без идей и без скуки, по крайней мере той скуки, какую чувствуешь в одиночестве. Но я куда охотней предпочла бы до конца жизни носиться по дорогам, чем оставаться здесь, с бесконечными туалетами, питьем, едой, игрой и Мюллером, и принцем Луи, и герцогом Олесницким, которые почти каждый вечер напиваются допьяна. О! Бедная, бедная Франция, не будь вы так отвратительны, как прелестны вы были бы! Целую тебя, любезный ангел мой, от всей души.

Ее отец умирает на руках Альбертины Неккер де Соссюр, которая приходится Жермене де Сталь кузиной по мужу. В близком окружении писательницы нет человека более скромного, а может быть, и более любящего, чем