Читать книгу - "Лев Толстой - Павел Валерьевич Басинский"

И вот этого «нового Толстого» он вырывает из рук жены-издательницы, оставляя ей только «старого». В ее распоряжении остается не так мало. Больше того, это наиболее «классические» произведения: «Детство», «Отрочество», «Юность», «Севастопольские рассказы», «Казаки», «Война и мир», «Анна Каренина»… Но это уже прочитано публикой. Ее интересует «новый Толстой». Несмотря на запрет его религиозных сочинений в России, слава его растет с каждым годом. К началу девяностых годов не выходит практически ни одного номера ни одной газеты, где не упоминалось бы его имя в том или ином контексте. Всё запретное сладко, правда на стороне гонимого властью – таково было убеждение русской интеллигенции и в XIX, и в ХХ веке. И Толстой становится ее главным кумиром.

Как жена Софья Андреевна не одобряет взгляды и позицию мужа. Но как издательница она крайне заинтересована в его новых произведениях. Да, ей не нравится «Крейцерова соната». Пожалуй, она даже ненавидит эту страшную повесть, где муж убивает жену из ревности, а затем оправдывается за убийство тем, что не бывает христианских браков, что в основе создания почти каждой семьи лежат похоть и стремление к сексуальной эксплуатации женщин, которые сначала потворствуют этому, а затем начинают сопротивляться. Софья Андреевна в этой повести видит отблеск их собственной семейной жизни. «Какая невидимая нить связывает старые дневники Лёвочки с его “Крейцеровой сонатой”, – пишет она в дневнике. – А я в этой паутине жужжащая муха, случайно попавшая, из которой паук сосал кровь». «Старые», то есть ранние дневники. Те самые, которыми он когда-то шокировал юную Сонечку.

Но это не мешает ей после того, как Победоносцев запретил повесть к публикации, отправиться в Петербург и добиться личной аудиенции у Александра III, чтобы убедить его разрешить напечатать «Крейцерову сонату» в выпускаемом ею тринадцатом томе собрания сочинений мужа. И она гордится успехом этой встречи, посвящая ей в дневнике отдельный рассказ «Моя поездка в Петербург». Толстого возмущают финансовые манипуляции жены не только с его старыми произведениями, но и с новыми. И он по-своему прав. Если жена против его взглядов, как она смеет на них наживаться?

Но и она по-своему права. Почему на сочинениях ее мужа, который живет с ней, могут наживаться издатели-капиталисты, а семья не имеет на это права? Ведь, запрещая ей получать выгоду от публикации новых произведений, Толстой не мог запретить издателям продавать их по самой высокой цене.

Это был гордиев узел. Его нельзя было развязать – только разрубить. 21 июня 1891 года Толстой твердо заявляет жене, что сам напишет послание в газеты с отказом от литературных прав на сочинения, написанные после 1881 года.

«Мы наговорили друг другу много неприятного, – пишет она. – Я упрекала его в жажде к славе, в тщеславии, он кричал, что мне нужны рубли и что более глупой и жадной женщины он не встречал». В конце концов, он закричал: «Уйди, уйди!» Она ушла. С решением броситься под поезд. Как Каренина.

К счастью, по дороге на станцию Козлова Засека Софью Андреевну встретил муж ее сестры Кузминский. Она просила оставить ее одну, обещала, что скоро вернется домой. Но, заметив ее безумное состояние, он заставил ее возвратиться вместе с ним.

И вновь Толстой идет на компромисс… Он соглашается помедлить с письмом в газеты до распродажи Софьей Андреевной этого «несчастного» тринадцатого тома с «Крейцеровой сонатой». Так самое не любимое ею произведение мужа становится последним, которое он ей «дарит» для ее материальной выгоды.

Да и то лишь на время. 19 сентября 1891 года в газете «Русские ведомости» появляется его письмо, затем перепечатанное всеми российскими газетами: «Предоставляю всем желающим право безвозмездно издавать в России и за границей, по-русски и в переводах, а равно ставить на сценах все те из моих сочинений, которые были написаны мною с 1881 года и напечатаны в XII томе моих полных сочинений издания 1886 года и в XIII томе, изданном в нынешнем 1891 году, равно и все мои неизданные в России и могущие вновь появиться после нынешнего дня сочинения».

Он выполнил свое обещание – задержал публикацию письма на два месяца. Но отныне «Крейцерова соната» и всё, что было написано им после 1881 года, и всё, что будет написано в будущем, отнималось у жены и передавалось всем…

Чертков

«Freedom is not free», – говорят американцы. Буквальный перевод: «Свобода не бывает свободной». Правильный перевод: «Свобода не дается даром».

Отречение Толстого от собственности и его отказ от литературных прав на все произведения, написанные после духовного переворота, возможно, и освобождали его от «зла» собственности и денег, но в то же время порождали тяжелые семейные проблемы.

Толстой ведь не ушел из дома. Он продолжал жить с женой, которая не разделяла его новых убеждений. И волей-неволей пользовался и своей бывшей собственностью (Ясная Поляна, дом в Хамовниках), и деньгами, которые получала жена от его сочинений.

К тому же дом Толстых всегда был гостеприимным или, как говорили в народе, хлебосольным. Здесь любили гостей и были рады их принять, хорошо попотчевать и даже оставить жить на неопределенное время.

Редкие обед или ужин в Ясной Поляне и Хамовниках проходили без участия гостей.

Кто только не побывал в московском доме Толстых в Хамовниках! Художники Репин и Ге, скульптор Трубецкой, литераторы Фет, Чехов, Горький, философы Страхов и Соловьев, композиторы Рубинштейн, Римский-Корсаков, Рахманинов, Скрябин. И это не считая постоянных визитов родственников, друзей семьи, товарищей и подруг сыновей и дочерей.

Автор книги «Дом в Хамовниках» А. И. Опульский пишет:

«Завтракали Толстые около часа дня, обедали в шесть, к вечернему чаю собирались к девяти. Стол сервирован к обеду на 12 персон. Вокруг стола и около стен – венские стулья. Хозяйка дома Софья Андреевна сидела во главе стола, спиной к окну. Напротив нее – старший сын Сергей Львович, слева от нее – младший сын Ванечка, направо – младшая дочь Саша. Лев Николаевич обычно садился возле Ванечки, рядом с ним – дочери Татьяна и Мария, а напротив – сыновья Илья, Лев, Михаил и Алексей. Впрочем, своей семьей садились за стол редко: всегда бывали гости.

Во время обеда перед Софьей Андреевной ставилась миска с мясным супом, а с левой стороны стопка глубоких тарелок. Она стоя разливала суп в тарелки, а лакей разносил и ставил их перед сидевшими за столом на мелкие тарелки.

Вина к семейному столу не подавали, но всегда стоял графин с водой и стеклянный кувшин с домашним квасом».

А вот что вспоминала издательница журнала «Северный вестник» Любовь Гуревич: «Я