Читать книгу - "Демон, которого ты знаешь - Айлин Хорн"

для Чарли он составлял теперь уже пятнадцать лет. К моменту нашей с ней встречи она провела в камере уже три десятилетия. Вероятно, кому-то может показаться странным выражение «задержаться в тюрьме слишком надолго». Но, уже имея некоторый опыт, я знала, что, скажем, приговор «пожизненное тюремное заключение» вовсе не обязательно означает, что тот, кому он вынесен, должен сидеть в камере, пока не умрет. Заключенные могут подавать прошения об условно-досрочном освобождении, если они пробыли за решеткой определенное, назначаемое судьей время. И эти прошения могут удовлетворяться при условии, что заключенные больше не представляют угрозы для окружающих. При этом в случае необходимости их в любое время могут снова вернуть в тюрьму. Действие именно этого положения закона испытала на себе Чарли, которую из-за асоциального поведения после условно-досрочного освобождения трижды отправляли обратно в тюрьму. Держать заключенных в камерах – дорогое удовольствие, и в течение последнего десятилетия предпринимаются все более активные усилия, направленные на то, чтобы как-то выйти из этого тупика. В частности, немало делается для того, чтобы изыскать дополнительные ресурсы для формирования команд медиков-психиатров вроде той, в которой я в то время работала.

Я понятия не имела, как Чарли отнесется к моему визиту и что скажет. Мне довольно часто приходилось сталкиваться с весьма разнообразной враждебной реакцией на предложение о проведении психотерапии в тюрьме – от слов «Я не хочу разговаривать с долбаным мозгоправом» до вопроса «И что же, интересно, вы будете делать, чтобы меня вылечить?». В общем, я знала, как себя вести, когда происходит нечто подобное. Молчание было худшим для меня вариантом. Я еще раз поинтересовалась у женщины, можем ли мы с ней немного поговорить. Она пожала плечами, отвернулась и отошла в глубь камеры, оставив дверь открытой. Это трудно было назвать теплым приемом, но я шагнула через порог.

Как и большинство тюремных камер, эта была очень маленьким, тесным помещением. Свободное пространство составляло примерно восемь квадратных футов. К одной стене была привинчена кровать, к противоположной – полка, которая одновременно служила столом. В камере имелось небольшое окно, через которое можно было видеть клочок затянутого тучами неба, а также отделенная невысокой перегородкой туалетная зона – сейчас в более новых тюрьмах, особенно женских, такой «внутрикамерный санузел» считается нормой. Я обратила внимание, что в целом камера выглядела довольно опрятно – возможно, потому, что в ней, в отличие от многих других, не было большого количества фотографий и личных предметов, связанных с семейным положением, какими-то особыми интересами или вообще индивидуальностью обитательницы помещения. На столе лежала стопка книг – я прищурилась, чтобы разглядеть на корешках названия или фамилии авторов, но мне это не удалось. Многие женщины вообще не держат в своих камерах никаких книг, так что мне было интересно узнать, что именно читает моя новая подопечная.

Чарли, по-прежнему не произнося ни слова, присела на краешек кровати, позволив мне устроиться на единственном в камере стуле. Стараясь расположиться на нем поудобнее, я принялась разговаривать сама с собой тем бодрым, жизнерадостным тоном, который обычно используют профессионалы, пытаясь заполнить неловкую тишину:

– Так куда бы мне присесть … наверное, сюда? Вы ведь не против? Так-так, ну вот…

Я видела, что Чарли меня не слушает и вообще, похоже, витает где-то в облаках. Поэтому я попыталась установить с ней зрительный контакт, одновременно объясняя, что цель проекта, в котором я принимаю участие, состоит в том, чтобы помочь таким женщинам, как она, Чарли, сломать стереотип неизбежного возвращения в тюрьму.

– Итак, что вы скажете об этой идее? – подытожила я, задав один из своих любимых вопросов, исключающих односложные ответы вроде «да» или «нет».

– О чем?

Голос у Чарли был усталый, безразличный, и я почувствовала прилив раздражения. В то же время мне стало ясно, что моя непосредственная реакция, вероятнее всего, отражает раздражение моей собеседницы по поводу того, что я нахожусь в ее камере, где являюсь незваной гостьей. Мы обе были женщинами средних лет, но в тот момент, взглянув на Чарли, я почему-то вспомнила саму себя в возрасте лет четырнадцати, сидящую на кровати в той же позе, опустив голову и сложив руки на коленях, полную апатии и тоски. Примерно так я тогда реагировала, когда от меня требовали сделать что-то, что мне делать не хотелось. Мальчики нередко реагируют так же, но у девочек подросткового возраста во всем этом незримо присутствует еще и внешне неуловимая, но ясно ощутимая толика презрения. Мы с Чарли продолжали сидеть молча, и ситуация казалась еще более неловкой по той причине, что мы с ней находились в весьма тесном пространстве. Я заметила на пальце одного из ее непарных носков дырку. Мне эта деталь показалась чем-то вроде небольшой, но весьма дерзкой демонстрации непокорности – мол, надо бы заштопать, а я не стану.

Наверное, в тот день я могла бы попросить Чарли рассказать о себе побольше, но решила этого не делать. Из собственного опыта я уже знала, что лучше сначала установить с подопечным хоть какие-то отношения, тем более что этот подопечный, точнее, подопечная, пока еще не дала согласия со мной работать. В документах, подготовленных тюремными психиатрами, я видела информацию о совершенном Чарли преступлении. Она была соучастницей группового убийства, которое произошло в конце 1980-х годов. Преступление было жуткое. Я уже говорила, что в нашем обществе убийство – это все же нечто исключительное, необычное. Что же касается «убийства, совершенного группой лиц», то есть ситуации, когда несколько человек вместе расправляются с кем-то, – это тем более редкость, особенно когда жертвой становится совершенно незнакомый преступникам человек. Преступление, о котором идет речь, казалось некой аномалией еще и потому, что его совершили совсем молодые люди (всем им было меньше двадцати), среди которых были и девушки.

Убитый, Эдди, был бездомным в возрасте за шестьдесят лет – он жил на улице в том же районе, где проживала и Чарли. Выпив, он вечно клянчил еду и сигареты. Иногда полиция задерживала его и отвозила куда-нибудь, но он, словно выброшенный хозяевами кот, всегда находил дорогу обратно, в чем-то полюбившийся ему уголок местного общественного парка. Уверена, каждый из нас видел много таких Эдди, с ворчанием возлежащих или просто мирно спящих на скамьях, распространяя смрад мочи и пива. Они никому не причиняют зла, но матери с детьми стараются обходить их стороной, да и другие люди, отводя взгляд, норовят побыстрее прошмыгнуть мимо. Как-то в летний день Чарли и компания ее приятелей и подруг, вместо того чтобы отправиться в школу или на работу, зашли в парк и расположились на траве, греясь на солнышке, выпивая