Читать книгу - "Паустовский. Растворивший время - Олег Д. Трушин"

«Я очень доволен, что имел возможность посмотреть ещё до его окончания новый фильм “Кара-Бугаз”. Паустовский написал об этом свою широко известную книгу. Она-то и послужила её автору и т. Попову материалом для сценария».

В свою очередь, Сталин, имевший право первого просмотра, оценил данную ситуацию по-своему и, вызвав к себе начальника Главного управления кинофотопромышленности Бориса Шумяцкого[24], высказал своё недовольство. Шумяцкий, свалив всю вину на журналистов, «исказивших» интервью Барбюса, принял «правильное» решение вовсе забыть о фильме. Разумеется, расспросить Барбюса, что и как, Шумянский не мог, так как классик французской литературы уже пребывал в вечности.

Неудача с фильмом «Кара-Бугаз» не могла не расстроить Паустовского, оттого и работа над киносценарием «Колхиды», начатая ещё осенью 1934 года, шло ни шатко ни валко. Сценарий был написан, но Марьямов, по всей видимости, играл свою игру. Помимо этого, возникла непонятная ситуация с гонораром. 7 июля 1935 года Паустовский напишет Екатерине из Солотчи в Москву:

«Деньги Межрабпому (Международный комитет рабочей помощи. – О. Т.) я сейчас вернуть не могу. Верну осенью. Марьямов уверял меня, что они были в своё время перечислены с Потылихи, – он попросту надул меня и поставил в нелепое положение. <…> Сценарий сдан, принят и должен быть оплачен вне зависимости от всяческих Гришиных комбинаций. Марьямову я пишу отдельно»187.

Фильм «Колхида» по сценарию Паустовского так и не состоялся. Причин этому могло быть несколько. Скажем лишь об одной.

Годом позже Григорий Марьямов, «попав» в качестве обвиняемого в показательный процесс над руководством «Востокфильма» (в 1935 году он занимал должность заведующего производственным отделом этого треста), шедший в Верховном суде РСФСР, был осуждён к двум годам лишения свободы.

Ну а Паустовский, дабы добру не пропадать, «перекроил» киносценарий «Колхиды» в очерковый киноэтюд и опубликовал его в журнале «30 дней» № 9 за 1934 год. Правда, ему пришлось повозиться, сокращая и уплотняя текст. Несколько вариантов киноэтюда легли в «стол», и лишь последний, четвёртый, обрёл своего читателя188.

«Я буду взывать к Вам… пишите лучше!»

1934-й выдастся для Паустовского не только годом потерь, переосмысления многих своих убеждений, но и открытием новых горизонтов.

Уйдут из жизни, словно «догоняя» друг друга по дороге в мир иной, в январе Андрей Белый, а в феврале Эдуард Багрицкий. Потеря последнего будет для Паустовского особенно тяжела.

В августе 1934 года Паустовский становится делегатом I Всесоюзного съезда советских писателей, который откроется в Москве в Колонном зале Дома союзов.

Вообще созыв съезда планировался на май, что на фоне прошедшего в начале года XVII съезда ВКП(б) было бы верным решением. Но вмешались серьёзные обстоятельства – 11 мая Горького постигла большая трагедия: умер его сын Максим.

Эта смерть приняла масштаб если не национального горя, то всеобщей скорби – народ сочувствовал писателю номер один. При таких печальных обстоятельствах открытие съезда могло и подождать.

Писательский съезд начал свою работу в весьма непростых условиях.

Ещё в феврале 1934 года в журнале «Звезда» № 2 была опубликована статья М. С. Витенсона «О “правде жизни”», посвящённая классовой борьбе в литературе и «задачам критики». Метод «художественной изоляции» признавался не только враждебным, но и прямо указывающим на его тождественность с буржуазной литературой:

«Критика должна учесть, что практикуемый некоторыми писателями (К. Вагинов, В. Шкловский, О. Мандельштам) метод художественной изоляции изображаемых событий, причём такой изоляции, которая состоит в отрыве части от целого, ведёт к извращению действительности. Этот метод, наряду с тонко завуалированным “обобщением”, является новой тактикой классового врага в литературе. <…> Поэтому задача критики заключается в усилении своей классовой бдительности. После речи Сталина на январском пленуме ЦК партии об этом у нас писали много. Но разговоры о классовой бдительности будут пустыми, если мы не начнём всерьёз изучать новые конкретные формы классовой борьбы в литературе».

И бдительность была проявлена.

Вряд ли можно ошибиться, если связать эту самую «классовую бдительность в литературе» с арестами литераторов, прокатившимися сразу же после появления статьи. Так, 2 февраля был арестован поэт Николай Клюев, в мае – Осип Мандельштам, в декабре – Ярослав Смеляков… В апреле 1935 года будет арестован сын Анны Ахматовой Лев Гумилёв. Годом раньше, словно прелюдия большой классовой борьбы в литературе, прокатилась волна арестов ведущих отечественных филологов, среди которых был и Виктор Жирмунский, преподававший в Ленинградском университете.

Под жёсткий ураган критики также попал поэт Николай Заболоцкий, арест которого станет лишь делом времени.

Убийство Кирова, случившееся 1 декабря 1934 года в Смольном, поднимет стратегию борьбы с «врагами народа» на более «высокий» уровень.

Уже во время работы съезда агентами ГПУ – НКВД была перехвачена листовка – обращение писателей к делегации иностранных литераторов – участников съезда, в которой, в частности, говорилось:

«Мы, группа писателей, включающая в себя представителей всех существующих в России общественно-политических течений, вплоть до коммунистов, считаем долгом своей совести обратиться с этим письмом к вам, зарубежным писателям. <…> Всё, что услышите и чему вы будете свидетелями на Всесоюзном писательском съезде, будет отражением того, что вы увидите, что вам покажут и что вам расскажут в нашей стране! Это будет отражением величайшей лжи, которую вам выдают за правду. Страна вот уже 17 лет находится в состоянии, абсолютно исключающем какую-либо возможность свободного высказывания. Мы, русские писатели, напоминаем собой проституток публичного дома с той лишь разницей, что они торгуют своим телом, а мы душой; как для них нет выхода из публичного дома, кроме голодной смерти, так и для нас… Больше того, за наше поведение отвечают наши семьи и близкие нам люди. Мы даже дома избегаем говорить, как думаем, ибо в СССР существует круговая система доноса. От нас отбирают обязательства доносить друг на друга, и мы доносим на своих друзей, родных, знакомых…»189

Происхождение этой записки так и не было раскрыто. Возможно, это была своего рода умело выстроенная провокация в случае, если что-то на съезде пойдёт не так. Но тем не мене органы в спешном порядке начали активную агентурную работу по выявлению авторов записки. Действовали в разных направлениях, в том числе и посредством проверки почерков в личных анкетах делегатов.

В свою очередь, Секретно-политическому отделу ГУГБ НКВД было поручено мониторить высказывания писателей относительно хода съезда, тем самым выявляя «крайних», напасть на след авторов записки. Соответствующая агентура, в числе которой были и завербованные НКВД писатели, работала в режиме полного аврала.

Личность Горького на съезде