Читать книгу - "Керины сказки - Кирилл Ситников"

— Легко, бро! Да Хун Пао, Женьшеневый улун, Лапачо…

— Всё-всё, я понял. В принципе, можно и на сухую. Бери подлокотник и приставляй к кушетке.

— Так.

— Теперь приставляй гвоздь.

— Готово.

— Вряд ли он хорошо зайдёт шляпкой. Переверни его. Ага. Теперь вбивай.

Лурье размахнулся и, зажмурившись, ударил по гвоздю. Серёга вздохнул и выудил гвоздь из белоснежных зарослей ковролина:

— Знаешь, если бы Ахиллес так ****ил Гектора, Троя процветала бы до сих пор, и уже была бы ядерной державой.

— Но я же бил…

— Именно. А надо ***нуть.

— Я не понимаю…

— Думай как гвоздь.

— А как думает гвоздь?

— Ему очень грустно. Только представь — миллионы лет он лежал железной рудой в центре огромной горы. Затем плескался в бушующем огне мартеновских печей. Всё указывало на его великое предназначение. Будто его готовили для чего-то ****ец грандиозного. Но потом наступило бесконечное разочарование: вместо избранности, масштабности, События — многолетнее заточение в компании изоленты и китайских пассатиж.

Лурье посмотрел на гвоздь — тот плаксиво замерцал шляпкой.

— Помоги ему. — продолжал Серёга. — он мечтает победить хотя бы дерево. Почувствуй его силу.

— Ссссииииилу…

— Нет-нет-нет, не надо этого сахарного придыхания, просто «силу», хорошо? В общем, ***рь, Славик.

Лурье мысленно включил в голове саундтрек из «Гладиатора» и влупил по гвоздю что есть мочи…

— …АААААА!!!!! Мой палец!.. — заскакал стилист, выронив молоток. — Какая же жуткая боль!..

— Так! — затараторил Серёга и заплясал вокруг него. — Заебись! Не держи в себе, не держи в себе! Ты не интервью даёшь! Слова из сердца должны выходить, из души!

— БЛЯТЬ ****ЕЕЕЕЕЕЕЦ БЛЯЯЯЯЯЯ!!!!!!!!!!!!!!!

— Вот! Вот! Молодчина, Славик!

— Звони в «скорую»!!

— Не надо никакой «скорой», просто подуй на него и всё. Вот таааак, легче?

— Да..

— Гут. А теперь посмотри на свою работу.

Лурье вытер слёзы и уставился на дормезю. Кушетка выглядела как новая — с позолоченной виноградной лозой.

— Я хочу ещё!

— Давай, Славян! Второй гвоздь тут точно не помешает!

…Они сидели на ворсистом ковролине и курили Серёгину «Приму».

— А знаешь, — закончив кашлять, произнёс Лурье, — я когда по пальцу второй раз попал, я вспомнил кое-что. Я уже это делал, бля буду… Очень давно, когда в Когалыме жил. ПапА… Батя мой картину с рынка притащил. В рамке. Там парусник был. Белый такой. И чайки. Мы её вдвоём на кухне вешали. Точно. И молоток был, и гвозди… И палец. Батя умер мой давно. А картина висит наверное.

Серёга медленно поднялся и стряхнул пепел с рубашки.

— Это хорошо, что ты вспомнил. Охуенно. Теперь осталось последнее дело.

С этими словами он схватил молоток и за минуту превратил дормезю в мечту истопника.

— Ты что натворил, чмо усатое?!

— Да она нахуй тебе не нужна.

— Это ж… Я же… Лучистая… Как теперь идеи…!!!!

— Идеи? Идеи… А где была придумана самая блестящая твоя идея?

— В смысле?! Тут, на дормезю! На дормезю, бля!

— Не ****и.

— Да какая разница… — ответил предынфарктный Лурье и, подумав, добавил. — На Малибу?

— Мимо.

— В туалете «Сохо»? Гоа? Нет, маникюр в Амстере!

— Тебе ещё раз по пальчику въебать? Хули ты себя обманываешь?

И Лурье вспомнил.

…Это было в октябре. Кажется, очень давно. Он ехал на метро из Алтуфьево, где снимал комнату, через всю Москву, до «Пражки», где за 100 рэ стриг ветеранов труда на пару с Абдуллой. Вроде на «Владыкино» в вагон зашла студентка и уселась напротив, привычно для дам расфокусировав взгляд внутрь себя. Славик не мог оторвать от неё взгляд. Она была безумно красива, но… Если подправить волосы вот тут… И завернуть вот так… Убрать к ****ям эту чёлку… Так к нему пришла его первая идея. Идея, с которой он честно выиграл первый в своей жизни увесистый конкурс, и его взяли в салон на «Беговой».

— Я вспомнил. Вспомнил, Серёга!.. Серый?

Но муза уже не было.

…До Лучистой было еще полтора часа. Славик Давикоза вышел из дому, прошёл швейцара/охрану/шлагбаум/охрану/забор/охрану и спустился в метро. Он час катался по Кольцевой, всматриваясь в хмурые лица, вдыхая тысячи Серёг, вслушиваясь в студенческий щебет и вялые пенсионные перепалки. Но идея не приходила. Ругая матом дебильного муза, на «Тверской» он вышел на поверхность и уныло побрёл к салону, у которого уже парковалась мадам Лучистая, норовя стать очередной звездой «Ютуба». И тут он увидел клён. Обычный клён, мимо которого он проезжал каждый день. Славик мысленно приставил под его раскидистую крону искусственный лик Лучистой. Если подправить волосы вот тут… И завернуть вот так… Убрать к ****ям эту чёлку…

…Радостным смайлам под постом Лучистой не было видно конца. То, что было на её голове, хотели все. Количество комментариев «Икона стиля!» в два раза превысило привычные «Ты сука, шалава, хочу тебя ****ец!». И вообще никто не вспомнил об альбоме «Навзрыд», на 99 процентов спижженом у Арианы Гранде.

Идеи из Славика вылетали миллионом летучих мышей. Конечно, он не стал менее манерным и более гетеросексуальным. Но это и не важно. Интереснее то, что он за один вечер намертво поприбивал все балясины, порожки, подлокотники и дверные косяки. И никто не скажет, зайдя в его квартиру: ремонт делали какие-то пидорасы. Это совершенно импосибл.

ВИТЕНЬКА

Деловая женщина Медведская к сожалению для своей алой «Мазды» свернула с бетонной трассы «Дон» и плюхнулась в просёлочные колеи суровой русской дороги. Ехать было с горки, накануне прошёл летний дождик, поэтому плыть на машине по течению было довольно удобно. «Мазда» поймала попутный ветер и понесла Медведскую к родительскому гнезду.

Ежегодный трёхдневный отпуск, отваленный с барской руки консалтинговой компании, она всегда проводила в Плюгаево. Планы Медведской были крайне приземлённые: продышаться от чадящей Москвы, возлежать на берегу Оки, пить ягодные морсы и врать родителям, что её жизнь идеальней некуда. Додумав в деталях миф о карьерном благополучии, Медведская пришвартовалась у знакомого забора, запряглась в набитый сарафанами колёсный чемодан и вошла во двор.

Что-то было не так. Нет, ну тот же крепко сбитый голубенький дом с белыми ставнями. Тот же чуть покосившийся сарай, та же антрацитовая гора угля под навесом. То же фруктово-овощное безумие вокруг. Но, блин, что-то же определённо не так. Ага, точно.

Не было кур. Вообще. Обычно они шлялись где попало и трусливо неслись прочь, если оказывать им внимание. А тут тишина. Может, они в курятнике, подумала Медведская и заглянула за угол. Курятника не было. На его месте взгромоздилось деревянное строение странной формы, с покатой дверью, открывающейся вверх. Медведская пожала открытыми плечами («Папа не Гауди, но всё равно жжёт») и зашла в дом.

— Ма-маааа! Пааап?

— Доченька приехала! — скрепя половицами, из комнаты вышла мать и, орошая Медведскую приветственными слезами, троекратно