Читать книгу - "Развод в 50. Двойная жизнь мужа - Анастасия Дмитриевна Петрова"

— Хорошо, — наконец, звучит мое глухое: — Вы будете жить…

— Я намерен найти опытную и профессиональную сиделку, он, конечно, будет жить со мной.

Из слов бывшего мужа я понимаю, что здесь не фигурирует еще одна особа, которая, увы, в этом уравнении в любом случае есть.

— Не пойми неправильно, но тебе же и самому восстанавливаться надо, да и Ольга… — я пытаюсь мыслить рационально, однако, следующие его слова буквально вводят меня в ступор.

— Я отправил ее на лечение.

Теперь я, не моргая, смотрю в сторону Гордея.

— Ты что? — глаза готовы выскочить из орбит, потому что я чувствую насколько они расширены.

Я, безусловно, видела посылы, что женщина не в себе. Но…

— Специалист одного из психоневрологических центров осмотрел ее и…там нужна терапия. Причем не только медикаментозная. С таким неуравновешенным человеком оставлять ребенка, я бы посчитал себя скотиной.

В полной прострации сижу и молча смотрю сквозь Гордея. Я даже не понимаю свою реакцию сейчас. Не смогу просто проанализировать, потому что меня застали врасплох. Потому что эффект неожиданности здесь просто-напросто невероятных масштабов.

— Я говорю это тебе не с целью что-то доказывать, Марта, — вдруг продолжает он: — Я хочу вернуть тебе твою спокойную, безопасную жизнь. И хочешь ты того или нет, я это сделаю. А потом…

— Что потом? — перебиваю зачем-то быстро спрашивая.

Он встает с дивана, очевидно, заканчивая встречу, и с улыбкой вижу как сжимает кулаки.

— Потом я бы хотел каждую минуту твоего дня исцелять твою красивую душу, и реанимировать твое доброе сердце. Но я все понимаю, Марта. Все осознаю. — с горьким принятием звучат его слова, которые эхом повторяются в моих ушах.

После этого он выходит из гостиной в сторону коридора, а я так и остаюсь сидеть на диване.

Раздрай до основания, что я даже не замечаю горячую дорожку одинокой слезы, стекающей к губам. И я совершенно не понимаю, от чего я больше в таком состоянии.

Глава 58. Ольга

Три года назад

— Ты мне сегодня пожрать дашь или нет? — Андрей стучит кулаком по столу. По моему телу пробегает дрожь. Он вернулся после смены на скотобойне — уже прилично накатил. А я больше всего боюсь его в таком состоянии.

Агрессивный. Непредсказуемый. Он может ударить — я это знаю. Уже было. Поэтому молча, стараясь не раздражать его лишним словом, наливаю суп, ставлю перед ним.

— Андрюш, прошу тебя, не кричи... Паше...

— Как же я заебался, — он швыряет ложку в тарелку с борщом, и густые оранжевые брызги ложатся пятнами на белую, только что выстираную скатерть. — Я в своём доме что — не могу себя вести, как хочу? Паша то, Паша сё... Блядь... Нагуляла, а мне теперь терпеть этого инвалида всю жизнь.

Он смотрит на меня зло, сквозь мутный взгляд.

— Олька... Если б я только знал, чем закончится твой побег в эту твою малую столицу — на цепь бы тебя тогда посадил. Это всё гены твоей мамаши. Или у мужика того с головой что-то было, а? Кто он?

Он спрашивает это каждый раз, с той самой ночи, как я вернулась в станицу беременная на третьем месяце. И я молчу. Как в могиле.

Потому что никто не должен знать про Гордея.

Я храню его в душе, в сердце — как самое тёплое воспоминание. Как лучшее, что было в моей уродской и никому не нужной жизни.

И Пашку я родила — потому что он его. Его кровь. Его глаза. Его сын.

Разве возможно так сильно и так безответно влюбиться в мужчину, который старше тебя, который не твоего круга, который вообще чужой? И любить его все эти годы. Молча. Беречь в сердце, оплакивая свою несчастную любовь.

Это больно. Это ломает изнутри.

Не видеть. Не слышать. Не чувствовать его рядом.

— Андрюш, — нужно его успокоить, иначе он устроит скандал, а я не хочу, чтобы Пашке плохо стало, — Ну что ты, родной… Зачем же ты так?

Я давно научилась гасить в себе слёзы. Запирать боль внутри. Потому что никому она не нужна. Здесь слабость — как кровь в воде для акулы. Учуял — разорвёт.

Наливаю ему водки — полстакана сразу. После такой дозы он должен вырубиться.

Я так его ненавижу. Ненавижу, как он выглядит. Как говорит. Как ест, как спит, как дышит. Всё в нём мерзко. Всё чужое.

Но выхода нет. Пашка инвалид. Я не могу работать на полную ставку. А лечить сына на те копейки, что мне платят — невозможно.

Андрей ухаживал за мной ещё со школы. Оббивал пороги моего дома. Всегда твердил: «Ты будешь моей».

Я смеялась ему и судьбе прямо в лицо.

Не стану! Я другой жизни хочу!

Уехала в Питер — сбежала от матери-алкоголички. Та била меня за всё и ненавидела тихо, выжидающе. Проклинала, говорила: «Ты — вся в своего папашу. Такая же дрянь».

А мне ведь было пять, когда отец ушёл к другой женщине. Через год его не стало.

Мама не простила ему ни предательство, ни смерть. И всю свою злость, всю боль — выливала на меня.

А в Питере я впервые поняла — что такое настоящая жизнь без страха. Когда можно расправить руки — и взлететь.

А потом я встретила Его...

Гордей.

Сильный. Уверенный. Красивый. Такой, о каком я мечтала.

Он входил в здание администрации — а я смотрела и не могла отвести глаз. Секунда — и сердце моё перестало быть моим.

Но он меня не замечал. Красавица-жена. Двое детей. Верный, как пёс. Чужой. Недоступный.

От этого — ещё более желанный.

Я не верила своему счастью, когда он впервые заговорил со мной. Когда спас меня от того жирного сального ублюдка. Когда купил мне шаверму, как последнему голодному котёнку.

Он просто был рядом.

И я бы ела из его рук всё, что он мне предложит. Даже яд.

И то, что между нами было ночью. Как он шептал имя своей жены, а я, роняя слёзы на его грудь, сидела сверху. Я просто хотела хотя бы так… Хоть на секундочку.

Потому что знала, что другого шанса не будет.

Презерватив специально кинула у