Читать книгу - "Холокост и православная церковь - Михаил Шкаровский"

Таким образом, Московская Патриархия заняла ярко выраженную антинацистскую позицию, и в первую очередь в отношении зверств, совершаемых гитлеровцами против мирных жителей страны. В целом ряде своих проповедей и выступлений в печати митрополит Сергий осуждал злодеяния оккупантов «над безоружным населением». В январе 1942 г. в специальном обращении к православным людям на временно оккупированной немцами территории Патриарший Местоблюститель напомнил, чтобы они, находясь в плену у врага, не забывали, что они — русские, и сознательно или по недомыслию не оказались предателями своей Родины. Одновременно митрополит Сергий призывал содействовать партизанскому движению. Так, в послании было подчеркнуто: «Пусть ваши местные партизаны будут и для вас не только примером и одобрением, но и предметом непрестанного попечения. Помните, что всякая услуга, оказанная партизану, есть заслуга перед Родиной и лишний шаг к нашему собственному освобождению от фашистского плена»373. Всего за годы войны Патриарший Местоблюститель (с сентября 1943 г. — Патриарх) Сергий обращался к верующим с патриотическими посланиями 24 раза, откликаясь на все основные события в военной жизни страны.

Патриотическая позиция Церкви имела особое значение для православных христиан СССР, миллионы которых участвовали в боевых операциях на фронте и в партизанских отрядах, трудились в тылу. Тяжелые испытания и лишения войны стали одной из причин значительного роста религиозности в стране. Представители разных слоев населения искали и находили в Церкви моральную опору и утешение, своеобразную психологическую нишу. Существует множество свидетельств активного проявления религиозных чувств буквально с 22 июня 1941 г. Так, упоминавшийся торжественный молебен 26 июня в Богоявленском соборе Москвы «прошел при исключительно большом стечении народа как внутри, так и вокруг храма»374.

В посланиях иерархов и проповедях священников Русская Церковь не только утешала верующих в скорби, но и поощряла их к самоотверженному труду в тылу, мужественному участию в боевых операциях, поддерживала веру в окончательную победу над врагом, способствуя тем самым формированию высоких патриотических чувств и убеждений среди тысяч соотечественников. Кроме того, и от имени Церкви подвергались осуждению дезертирство, сдача в плен, сотрудничество с оккупантами. Все это способствовало изживанию пораженческих настроений, получивших определенное распространение в первый период войны и в конечном итоге создавало «нравственные условия победы», которые в значительной мере изменили ход военных событий.

Проявления патриотической деятельности Русской Церкви были очень многообразны. Сотни священнослужителей, включая тех, кому удалось вернуться к 1941 г. на свободу, отбыв срок в лагерях, тюрьмах и ссылках, были призваны в ряды действующей армии375. Так в докладе председателя Совета по делам Русской Православной Церкви Г.Г. Карпова секретарю ЦК ВКП(б) А.А. Кузнецову о состоянии Московского Патриархата от 27 августа 1946 г. указывалось, что многие представители духовенства награждены орденами и медалями Великой Отечественной войны376.

Активно участвовали священнослужители и в партизанском движении. На оккупированной территории они подчас являлись единственным связующим звеном между населением и партизанами. Священники укрывали отставших при отступлении от частей красноармейцев, сбежавших из лагерей военнопленных, вели патриотическую агитацию среди населения, сами вступали в ряды антифашистских отрядов. Десятки их были награждены медалью «Партизану Великой Отечественной войны»377.

Материальная помощь государству и Советской армии в целом стала одним из самых важных направлений патриотического служения духовенства и верующих в период войны. По подсчетам Московской Патриархии к лету 1945 г. было собрано более 300 миллионов рублей, не считая драгоценностей, вещей и продуктов. Эту же цифру указывает в своем отчете в ЦК ВКП(б) от 27 августа 1946 г. Г.Г. Карпов378.

Особенно много священнослужителей трудилось в военных госпиталях. Такие госпитали были устроены в значительной части монастырей и находились на полном содержании и обслуживании монашествующих. Всего за патриотическую деятельность почти 40 представителей духовенства были награждены медалями «За оборону Ленинграда» и «За оборону Москвы», более 50 удостоены медали «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», несколько десятков — медали «Партизану Великой Отечественной войны»379.

Религиозный фактор сыграл существенную роль в изменении поначалу неблагоприятного для СССР хода боевых действий.

Проявления патриотической деятельности Русской Церкви были очень многообразны: морально-нравственное влияние (через послания, обращения, проповеди); сбор денежных средств, драгоценностей, медикаментов, одежды, продуктов в фонд обороны; служба церковнослужителей в рядах действующей армии и участие в партизанском движении; помощь раненым бойцам шефством над госпиталями и созданием санитарных пунктов; участие в сооружении оборонительных укреплений, организации противовоздушной обороны и т. д. Личным примером духовенство Московского Патриархата призывало народ к мобилизации всех сил в помощь обороне и укреплению тыла. Все это не могло не оказать воздействие и на религиозную политику советского правительства.

Занимая антинацистскую позицию, Московская Патриархия осуждала и преследования евреев, однако позиция государственных властей СССР не позволяла сделать это официально, как и дистанцироваться публично от начинавшего проявляться советского антисемитизма. Владыка Сергий (Страгородский) ни разу публично не говорил об уничтожении евреев. Митрополит Киевский Николай (Ярушевич), назначенный 2 ноября 1942 г. одним из десяти членов Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их пособников, имел исчерпывающую информацию о преступлениях оккупантов на захваченной территории, но он также не упоминал советских евреев как отдельную категорию жертв. С церковного амвона осуждались все акты террора и насилия, совершенные оккупантами, однако о том, кого нацисты истребляли в первую очередь, Московская Патриархия была вынуждена молчать (хотя в Русской Православной Церкви традиционно имелась группа священников еврейского происхождения).

В результате, как справедливо отметил в своем докладе на международной конференции «Богословие после Освенцима и его связь с богословием после ГУЛага» протоиерей Сергий Гаккель, многие возможности сбора информации об участии православных священнослужителей и мирян в спасении евреев в годы Великой Отечественной войны были упущены: «Так, например, глава безбожных преследователей церкви, сам из коренной православной среды, Иосиф Сталин назначил представителя Русской Православной Церкви митрополита Николая Ярушевича членом государственной комиссии по расследованию преступлений, совершенных нацистами на оккупированных территориях Советского Союза. Митрополиту Николаю разрешено было ужасаться зверствами фашистов, но почти исключительно антиправославным. Так требовала советская политика того времени. Говорить о массовых уничтожениях евреев на той же территории и в то же время ему не полагалось. Даже этот свидетель был лишен возможности обратить внимание общественности на праведников из языков»380.

Поэтому сейчас, через почти 70 лет после окончания войны, бывает так сложно