Читать книгу - "«Ваш Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Китае. 1930-1932 годы. Книга 2 - Михаил Николаевич Алексеев"

образом, какими бы мерами ни пытались заставить его предать организацию». Арестованный должен был не только помнить, что своей стойкостью на допросе он нередко может добиться своего освобождения, «…но также, что он не вправе компрометировать авангард рабочего класса в глазах широких масс, ни предательством, ни взваливанием „вины“ на других, ни заявлением, что работал несознательно („за плату“ и т. д.)».

Вопросу поведения арестованных коммунистов на следствии и суде были посвящены и директивные указания Секретариата ИККИ от 1927 г. В указаниях, в частности, подчёркивалось: «Необходимо наперёд поставить в известность товарищей, какими правами располагает задержанный или арестованный на основании существующих законов: после какого срока обязательна передача полицейскими властями судебным, вызов прокурора, право на общение с семьёй, допущение защитника и т. д.». Указания регламентировали и основные правила при даче показаний: «а) Не оговаривать других лиц, не давать сведений о деятельности партии и др. организаций; б) Если с арестованным захвачен компрометирующий других товарищей материал, надо стремиться локализовать дело, быть осторожным в показаниях, чтобы не дать следствию данных для привлечения других… Во всех таких случаях особенно важно действовать по указаниям партийного комитета».

В директивных указаниях обращалось также внимание, что одним из первых и трудных вопросов, который должен был решить арестованный: заявлять или нет о принадлежности к партии? В этой связи рекомендовалось не отрицать таковую принадлежность, когда налицо все данные, а, наоборот, «…твердо, без колебаний заявить о своей принадлежности к партии и готовности стоять в ее рядах до конца…»

Насколько арестованный Рудник был поставлен в известность, какими правами после ареста он обладал, сказать трудно. Однако признавать принадлежность к Коминтерну, а значит – к партии, он не собирался, несмотря на всю её очевидность.

25 июня Пятницкий распорядился, чтобы «Леон» (Столяр) и «Остен» (Рыльский) выезжали домой любыми путями.

В тот же день Исполком Коминтерна потребовал от Шанхая сообщить немедленно фамилию, под которой сидят «Анри» (Рудник) и его жена. Получается, что Отдел международных связей ИККИ не имел представления, под какой фамилией в Китае работал их представитель Рудник. Из ответной телеграммы Зорге следовало, что Рудник был арестован с бельгийским паспортом.

В конце июня Зорге доложил, что немецкий адвокат Фишер не сможет взять на себя защиту в первой инстанции, «но гарантирует перенять апелляцию». Подобные услуги должны были стоить больших денег, и, вероятно, выделенной на это тысячи могло не хватить. «Как далеко можем идти?» – запрашивал Зорге. По мнению Фишера, дело тянуться будет довольно долго. Необходимо было подтвердить гражданство Бельгии, а для этого требовались усилия Центра, и немалые. Фишер рекомендовал, чтобы действительная особа бельгийского паспорта «Анри» исчезла из Бельгии.

Бельгийский консул не признал подданства «Анри», и дело должно было быть передано в китайский суд.

О подкупе говорить было пока ещё рано. Для суда первой инстанции, по докладу Зорге, имелось две кандидатуры. Уже был найден китайский адвокат, который потребовал 1800 «амов». Нужны были деньги и на взятки. Зорге просил Москву дать немедленный ответ.

По рекомендации Фишера остановились на китайском адвокате «Вильгельме». Он работал вместе с Фишером в адвокатской конторе с названием «Муссо, Фишер и Вильгельм».

Из телеграммы следовало, что Рудник был арестован с бельгийским паспортом. Теперь оставалось подтвердить гражданство Бельгии, а для этого требовались усилия Центра, и не малые.

В дальнейшей переписке с Центром «Анри» и его жена будут называться «больными», тюрьма – «больницей», адвокаты – «врачами», а мероприятия по их освобождению (оплата услуг адвокатов, подкуп чиновников и консульских работников и т. д.) – «лечением».

27 июня 1931 года «Рамзай» сообщал в Москву: «Остену удастся выехать кругом только 1 июля. Рейс выезжает 27-го. Остаётся его жена („Остена“. – Авт.) для денежной связи с китайскими товарищами. С ней держим связь. Француз (Дюкру. – Авт.) в Сингапуре получил 18 месяцев, с ним 16 малайцев, их сроки неизвестны. 23-го арестован секретарь политбюро Сян Чжунфа, выдан китайцам. По газетным сведениям, выдал разные вещи и расстрелян, но товарищи сомневаются в его предательстве. Москвин (Чжоу Эньлай, с 1928 г. член ПБ ЦК КПК. – М.А.) и Голубев (Чэнь Шаоюй[24], член ЦК КПК. – Авт.) предложили перевести целое политбюро в сов[етский] район, но восточн[ое] бюро отклонило. …Бельгийский консул не признал подданства Генри [Анри]. Дело пойдёт перед кит[айским] судом. Нужен китайский адвокат, который требует 1800 амов, кроме этого нужны взяточные деньги. Немедленно срочите, согласиться ли на эти условия. Фишер тот самый, что на Сычуань род, выехал 27 через Сибирь, направляясь в Европу. Адвокат Анри (Фишер. – Авт.) требует 2000 амов. Есть виды, что жену выпустят за 400 иен. (? – так в тексте. – Авт.)».

Выехать из Шанхая 1 июля «Остену» не удалось.

30 июня Абрамов адресовал в IV Управление телеграмму для последующей передачи следующего содержания: «Тов. Берзину. Прошу сообщить срочно нашим: средства на лечение Анри будут. Сообщите приблизительно, сколько понадобится. Не дожидаясь ответа, авансируйте расходы на их защиту. Срочите немедля, под какими фамилиями Анри и жена в больнице. Привлеките спокойно подходящих врачей, лечение ведите всеми способами. О последующем ставьте регулярно нас в известность».

Из «наших» в то время в Шанхае кроме «Остена» (Рыльского), который жил в ожидании ареста, оставался лишь «Рамзай».

3 июля Пятницкий обратился к Берзину с очередной просьбой: «Прошу сообщить Рамзаю в Шанхай: Алисе (жене „Остина“. – Авт.) немедленно выехать Москву западным путём. Деньги пусть оставит вам. Сохраните возможные связи с китайцами. Срочите, можно ли и каким путём через Вас восстановить связи с китайцами нашим выезжающим новым товарищам».

В этот же день, 3 июля, Пятницкий обратился к Берзину ещё с одной просьбой – надо было срочно восстанавливать высший орган компартии, выводить из-под удара полиции оставшихся на свободе руководителей КПК, укреплять политическое руководство в советских районах. Телеграмма начиналась уже известными словами:

«Прошу сообщить нашим в Шанхай следующее (здесь и далее выделено мной. – Авт.): Москвину (Чжоу Эньлай. – Авт.) и Голубеву (Чэнь Шаоюй. – Авт.) рекомендуем выехать в соврайоны и работать там в качестве членов бюро. Если проезд опасен, оба должны выехать верным путём в Москву. Во всяком случае, принять все меры к полнейшему обеспечению их сохранности.

Создайте временное Политбюро. В состав последнего могли бы войти Лофутан (Лу Футань, кандидат в члены ПБ ЦК КПК. – Авт.), Воровский (Хуан Пин[25], кандидат в члены ЦК КПК. – Авт.), Цайхосян (Цай Хэсэнь, член ПБ ЦК КПК с 1931 г. – Авт.), Люшаочи (Лю Шаоци[26], член ЦК КПК. – Авт.), Измайлов[27] (Чжан Вэньтянь, член ЦК КПК с 1931 г. – Авт.), Погорелов (Цинь Бансянь, член ЦК КПК с 1931 г. – Авт.) и Лю. Можете,