Читать книгу - "Жизнь в белых перчатках - Керри Махер"

— Вуаля! Настоящая Лиза Фермой. В этом платье никто даже не заметит, что у тебя плоская грудь.

— Ну, ты ведь просто волшебница, подложила там ровно столько, сколько нужно, — восхитилась Грейс, благодаря усилиям Эдит чувствовавшая себя фигуристой и знойной.

— Тут никакого волшебства, — ответила Эдит. — Я предпочитаю думать о себе как о мастере портновской хирургии.

Грейс поежилась:

— Не люблю скальпели. Лучше буду думать о тебе как о фее-крестной.

— Не смей называть так меня вслух, если тебе дорога карьера, — пригрозила Эдит, направляя на Грейс свои блестящие ножницы из нержавеющей стали.

— Биббиди-боббиди-бу, — поддразнила ее Грейс, напев фрагмент песенки феи-крестной из мультфильма про Золушку.

— Эй! А ведь никто даже не догадывается, какая ты строптивица, Грейс Келли, — изрекла Эдит вроде бы раздраженным тоном, в котором, однако, музыкой звучали нотки уважения и удивления, согревшие душу Грейс.

Они с Ритой сняли квартиру на Свитцер-авеню в Западном Голливуде и подолгу прогуливались среди холмов вокруг близлежащего «Шато Мармон» в промежутках между съемками, пробами и другими делами, с потом выгоняя пропитавшее кожу напряжение трудовых будней киноиндустрии.

В их простой квартире, одной из тысячи подобных, расположенных в кубических зданиях на улице, обсаженной цветущими пурпурным цветом палисан-драми и миниатюрными пальмами, они по очереди готовили нехитрые трапезы и оставляли друг дружке сообщения о телефонных звонках, которые писали красной ручкой в желтом блокноте, хранившемся возле телефона на кухне. Возле имен симпатичных им людей они рисовали довольные рожицы и пляшущие фигурки, авозле несимпатичных — сердитые физиономии. Рита не поднимала эту тему, а Грейс не любопытствовала, но Сидни жил в Нью-Йорке. Грейс редко записывала в блокнот сообщения Ритиного мужа. Зато вестей от Олега Кассини становилось все больше.

Раз или два в неделю он присылал письма, а еще звонил и развлекал Грейс рассказами о «Персидской комнате» и «Копакабане», катках в Центральном парке и рождественских витринах сетевых универмагов. Каждый раз, вешая трубку, она чувствовала в теле напряжение, которое редко ослабевало само по себе, и нужно было что-то делать, например пойти на прогулку, почитать увлекательный роман или поработать. Накрывавшее ее чувство явно было страстным томлением, но Грейс толком не понимала, что ее влечет: Олег или Нью-Йорк.

Подписание договора на аренду квартиры стало для нее своего рода капризом, протестом против жизни в отеле, которой она была сыта по горло. Хотелось иметь такое место, где можно самой варить по утрам кофе и овсянку и хранить кое-какие фотографии и личные вещи, не таская их за собой с побережья одного океана на побережье другого всякий раз, когда появляется новая работа. Но, едва перенеся свои чемоданы в спальню и разложив их содержимое по полочкам шкафа, купленного в одном из антикварных магазинов Калифорнийской долины, Грейс вдруг почувствовала, как у нее перехватило дыхание.

Она осела на кровать, и в ее груди теснились страх и грусть. Грейс говорила себе, что это глупо, что иметь квартиру в Лос-Анджелесе очень практично и это вовсе не значит, что она не вернется в Нью-Йорк. На самом деле она просто счастливица, ведь у нее хватает средств на то, чтобы таким образом сделать жизнь более удобной. Разве важно, сколько времени ей предстоит проводить в этой квартире? Имеет значение лишь то, что время съемок станет для Грейс чуть приятнее, если она будет знать, что у нее есть место, которое немного напоминает дом и где можно принимать друзей.

И ей в самом деле нравилось работать с Хичем. Каждый день съемок подтверждал это: она училась у Хича так же, как в Академии или у Сэнди, и узнавала от него ничуть не меньше. Он учил ее сдержанности, учил молчанию, которое обладало громадной силой и на сцене, и в кадре, учил, как продемонстрировать камере нужное количество эмоций, ни в коем случае не переигрывая. Однако он относился к ней не просто как к ученице; не воспринимая как равную (Хич никого не считал равным себе, что, как ни странно, лишь добавляло ему шарма), он явно полагал ее заслуживающим доверия профессионалом, мнение которого имеет значение. У них даже возник некий утренний ритуал, когда они обменивались шуточками про католиков. Хичкок ужасно радовался, если Грейс рассказывала анекдот, которого он никогда не слышал. Больше всего ему нравился тот, в котором мать-настоятельница идет на рынок и хочет купить для нужд монастыря сто десять бананов. Продавец говорит ей, что выгоднее приобрести сто: двадцать пять штук, а настоятельница отвечает: «Что ж, полагаю, лишние пятнадцать мы сможем съесть». А когда он рассказал ей, как две монахини ехали на велосипедах по булыжной мостовой, Грейс заметила:

— Ох, Хич, я же ходила в католическую школу для девочек. Чтобы меня удивить, тебе придется постараться.

Режиссер так расхохотался, что она даже испугалась, не задохнется ли он.

Грейс заново переживала все это в выходные, с наслаждением пересказывая каждую деталь в гостях у дяди Джорджа. Теперь, когда у нее тоже было чем поделиться, их разговоры больше не напоминали диалоги между наставником и его протеже, приблизившись к беседе двух равных собеседников.

— Ах, Грейс, — сказал Джордж однажды прохладным ноябрьским днем, когда вскоре после Дня благодарения они сидели у него дома в Палм-Спрингсе за остатками праздничного ужина, пока Уильям дремал, — я так рад, что ты нашла наконец-то человека, который ценит твой немалый талант.

— Ты хочешь сказать, нашла кого-то помимо тебя, — отозвалась она.

— Ну да. Мнению членов семьи никогда не доверяют так, как мнению посторонних. Поправка, — быстро добавил он. — Мы никогда не верим, если родные нас хвалят. Зато, если ругают, верим немедленно.

— Гм, — кивнула Грейс, согретая хлебной начинкой индейки и пониманием. «Какая жалость, что ты не мой отец», — чуть не сорвалось у нее с языка, но вместо этого она задумчиво проговорила: — Может, когда они плохо о нас говорят, мы начинаем хотеть стать непохожими на них.

— В моем случае так оно и есть, — кивнул Джордж, — но я всегда думал, что с тобой все по-другому.

— И как же?

— Ты по-прежнему ищешь их одобрения.

— А как же иначе? — спросила она. — Это же мои родители, мои сестры и брат.

— Возможно… иные предпочтения помогли мне заглушить их голоса у себя в голове, — стал рассуждать Джордж. — Видимо, у тебя все не так, потому что ты женщина, которая хочет того, чего приучены хотеть все женщины.

Грейс вздохнула и бросила взгляд на свои руки, на безымянный палец без кольца:

— Иногда мне хочется, чтобы все было по-другому.

— Никогда не отказывайся От своей правды, — сказал