Читать книгу - "Восприятие мира у детей - Жан Пиаже"

И здесь появляется второй основополагающий фактор, объясняющий партиципацию и магию. Это роль социального окружения, или роль родителей. Собственно, поначалу жизнь младенца неотделима от жизни матери. Его базовые желания и потребности непременно вызывают отклик матери или непосредственного окружения. Каждый крик ребенка продолжают действия родителей; предупреждаются даже еще не выраженные желания. В общем, если маленький ребенок плохо отличает свои движения от внешних, значит, для него жизнь родителей неразрывно связана с его собственными действиями.

Отсюда два следствия. Во-первых, непрерывная реакция окружающих, конечно, усиливает чувство партиципации. Во-вторых, ребенку постепенно дают усвоить привычку командовать. И родители, и части собственного тела, и все предметы, которые можно двигать самостоятельно или с помощью родителей (еда, игрушки и т. д.), составляют класс вещей, подчиняющихся желаниям, а поскольку это самый интересный класс, то весь мир воспринимается согласно этому принципу. Откуда и возникает магический обычай командовать вещами.

На этом поставим точку в описании первичной стадии, безусловно, весьма схематичном. На следующих стадиях, где «я» понемногу отделяется от внешнего мира, мы получаем более чем достаточно данных о природе процессов, гипотезу о зарождении которых мы только что высказали.

Как мы видели в предыдущих главах, различные единицы содержания мысли и опыта локализуются ребенком во внутреннем, психическом мире не одновременно. Например, слова и сны гораздо позже помещаются в область мысли и «я» ребенка. И поскольку некоторые единицы содержания переносятся на вещи, а некоторые воспринимаются как внутренние, естественно, ребенок должен чувствовать многообразные партиципации между собой и вещами. Реализм в принципе подразумевает чувство партиципации между миром и «я»: учитывая, что реализм заставляет рассматривать следствие собственной деятельности как нечто присущее вещам и от них исходящее, логично, что собственная деятельность, в свою очередь, непосредственно помещается в вещи и наделяется полной властью над ними. Эта связь реализма и магической партиципации проявляется трояко.

Первый способ, и самый легкий для интерпретации, это сцепление мысли и ее инструментов с вещами, наблюдаемое в случаях магии через соучастие вещи и мысли (вторая из четырех групп, перечисленных в § 2). И действительно, раз ребенок не видит в мыслительном акте внутреннее, субъективное, и потому смешивает мысль, названия и т. п. с вещами, вполне естественно, что он использует мысль и названия для воздействия на вещи. С этой точки зрения легко объяснить все случаи второй группы, приведенные в предыдущем параграфе. Исказить название или имя, чтобы уничтожить последствия события или защититься от учителя, совершенно естественно, если имена и названия рассматриваются как связанные с вещами и людьми. Тереть руки, чтобы не заразиться ленью, совершенно естественно, если смешивать психическое и физическое, как делают дети, которых мы изучали в главе I. Загадывать обратное тому, чего хочешь, или думать о страшном, чтобы не видеть кошмаров, – такое поведение, конечно, интерпретировать сложнее, поскольку в данном случае намерения присваиваются судьбе и снам, к реализму добавляется анимизм. Однако и в основе таких случаев лежит некий реализм – представление, что собственная мысль помещается непосредственно в реальное и влияет на происходящее.

Второй способ проявления связи между реализмом и магией – сцепление знака и реальности, наблюдаемое в случаях магии через действие (первая из четырех групп в § 2). Действия – это такие же символы, или знаки, как слова, названия или образы. Поскольку с точки зрения ребенка каждый знак сопричастен означаемому, каждый символ сцеплен с самой вещью, действия считаются эффективными наравне со словами и названиями. Таким образом, реализм действия – лишь частный случай реализма знаков. Попробуем проанализировать отношения между магией через действие и детским реализмом в целом.

Мы наблюдаем два случая: когда магическое действие – это символическое воспроизведение акта, который сам по себе разумен, и когда магическое действие символично с самого начала. В обоих случаях магия рождается из смешения знака и причины, из некоего реализма знака.

Случаи первого типа встречаются реже всего. Но к ним можно отнести примеры на тему страха, описанные в § 2. Процесс формирования этих случаев магии, вероятно, таков. Ребенок начинает совершать действия, в которых нет ничего магического, и в известном нам контексте это просто акты защиты от воров или злых людей: опустить штору, чтобы тебя не видели; убедиться, что постель заправлена и в ней или под ней точно никто не прячется; прижать руки к телу, чтобы замереть или съежиться. Но повторяясь регулярно, они теряют рациональную связь с изначальным контекстом и превращаются в ритуал. Девочка проверяет, заправлена ли кровать, уже не потому, что кто-то мог спрятаться в комнате, – это всего лишь одно из привычных действий в данной ситуации, и не выполнить их все с аккуратностью было бы неблагоразумно. Точно так же и мы в состоянии беспокойства соблюдаем как ритуал все свои мелкие обыкновения, потому что неизвестно, что случится, если каким-то из них пренебречь, и потому что страх лишает нас рассудительности, отчего мы проявляем больший консерватизм (рассуждение заменяется автоматизмом действий). Для рационального мышления, в этом конкретном случае для субъекта, обладающего самосознанием и более-менее четко отличающего субъективные привычки от цепочек причин и следствий, связанных с событиями и внешним миром, здесь есть лишь консерватизм, которым мы сами себя успокаиваем: каждое действие доказывает, что мы ведем себя нормально, как обычно. А для мышления на стадии реализма, то есть при смешении внутреннего и внешнего, каждое из этих действий становится символическим и рассматривается одновременно как физическая причина и как знак. Например, заправленная кровать уже не только знак, но и причина безопасности. Или, точнее, именно в качестве ритуального действие становится символическим и превращается в причину, ведь предполагается, что оно связано с событием. Этот процесс ясно просматривается в случае из § 2, где скорость разворачивания шторы сделалась магическим средством защиты, средством символическим, потому что оно вышло из первичного контекста, но действенным, потому что символ остался сцеплен с тем, что он замещает.

Случаи второго типа – магическое действие символично с самого начала – объясняются аналогичным образом, только действие связано с первичным контекстом простой ассоциацией, а не отношением части к целому. Возьмем случай ритмических действий (также из § 2), они самые простые. Их исходная точка – игра или эстетическое удовольствие: развлекаться тем, что идешь по плиткам так, чтобы не наступить на швы между ними, или дотрагиваешься до каждого кольца ограды, не пропустив ни единого, или кладешь на место каждый сдвинутый камешек порядка ради и т. д. Теперь предположим, что у ребенка, который взял себе такую привычку, однажды появляется некое желание или страх. В этот день ребенок будет соблюдать ритуал в силу потребности в консерватизме,