Читать книгу - "Театр – волшебное окно - Коллектив авторов"

Девушки в коротеньких юбочках, мужчины во фраках, красивые дуэты, забавные куплеты – все это мне очень понравилось, а текст самого красивого куплета я даже запомнил: «Красотки, красотки, красотки кабаре, вы созданы лишь для развлеченья…». В одной из красоток я узнал Галину Павловну, и превращение нашей с мамой знакомой в неземную красавицу, одетую, как принцесса из сказки, было поразительным. Вскоре я знал наизусть весь репертуар театра музыкальной комедии, и это не всем маминым знакомым нравилось.

– Водить дошкольника в оперетту – это надо додуматься, – возмутилась при мне соседка по коммунальной квартире, и я подумал, что, наверно, она никогда не слышала музыки Кальмана и не видела на сцене таких замечательных артистов, как Янет, Кедров Пельцер и Галина Павловна. Имена и фамилии всех артистов театра я знал наизусть.

Но закончилась война, в город вернулись все его театры, и однажды, когда я уже был в первом классе, у нас случился культпоход в Большой театр кукол, что на улице Некрасова, на спектакль «Волшебная лампа Аладдина». Прекрасные спектакли этого театра стали, чуть ли, ни единственной радостью для множества послевоенных детей, и я был одним из них. Помню, как в фойе театра девочка дивной красоты сказала подруге:

– Сегодня я еще раз посмотрю Дюймовочку, чему я так рада, так рада.

А я подумал: «Тебе бы сходить на «Сказку о храбром солдате» в этом театре, где важнейшие сцены происходили под водой, в царстве царя Водокрута. Вот где красота, вот где сердце твое замерло бы от страха и восторга – не то, что в какой-то Дюймовочке».

Хотя и Дюймовочка была совсем неплоха в этом изумительном театре. В оркестровой яме сидел живой оркестр, а на сцене кукольные персонажи проживали насыщенную удивительными приключениями сказочную жизнь, и струился какой-то особый свет: красота – глаз не оторвать. И создателям этой красоты были ученик В. Э. Мейерхольда режиссер Савелий Наумович Шапиро, а с 1949 года Михаил Михайлович Королев, бывший до того режиссером драматического театра, и, конечно, художник Иван Андреевич Коротков.

Так случилось, что я был знаком с Иваном Андреевичем в его поздние годы, и, уже давно став взрослым, спрашивал его, благо такая возможность была:

– Иван Андреевич, помните, какой чудный дворец выстроили вы для Аладдина?

– Представь, не помню, – отвечал он, поглядывая на меня снисходительно.

– А море! Помните ваше море в «Сказании о Лебединце-городе»? – вспоминал я другой его спектакль.

– Не помню, – повторял он, и я начинал возмущаться:

– Как можно? Забыть такое красивое море, которое сам и построил!

– Ах, дружок, я за жизнь построил столько морей, – отвечал он снисходительно, но разговор этот был ему приятен.

Когда я перешел в пятый класс, в театре появились спектакли, связанные с советской тематикой, и они тоже были красив оформлены. Например, в спектакле «Песня Сармико», где чукотский мальчик спасал летящий к зимовщикам самолет, в финале вспыхивало северное сияние. А в спектакле «Ворота джейранов» присутствовал дивный горный ландшафт. Но диалоги были не очень.

– Сердце мое, душа моя – все народное, – восклицал один из персонажей этого спектакля и громко стучал кукольной рукой по своей кукольной груди, и для куклы это было чересчур.

Однажды я пришел на премьеру нового спектакля, и в фойе меня остановили две тети в форменных костюмах.

– Мальчик, мы заметила: ты часто ходишь в наш театр, – сказала одна из них. – У нас просьба: после спектакля скажи честно, понравился ли он тебе.

Гордый от такого доверия я поспешил в зрительный зал. В начале спектакля мальчик и девочка высаживали лесозащитную полосу, которая в финале не позволяла громадной летающей кукле, изображавшей злобного суховея, пробиться к колхозным полям. Это был гимн Сталинскому плану преобразования природы, о котором я и так слышал с утра до вечера в школе и по радио. Гимн был, а вот интриги, интересной истории не было.

Оказавшись в фойе, я, чтобы не расстраивать поджидавших меня теть, сказал, что спектакль неплохой, а про себя подумал: наверно, вырос я из кукольного театра, пора переориентироваться на ТЮЗ, о котором уже много слышал.

Но первый поход в ТЮЗ оказалось неудачным. Я попал на спектакль про революцию, где юных беспризорников изображали знаменитые травести Казаринова и Охитина, которые занимались этим делом, аж, с 1930 года. Зато следующий спектакль «О старых и новых волшебниках» был прекрасен. Там туповатый джин, похожий на Хаттабыча, но не Хаттабыч, соревновался в волшебных делах с современными учеными. Он, например, пытался сделать телефон и радиоприемник, а у него получались колокольчик и птичка.

В этом спектакле в роли джина блистал любимый и детьми, и взрослыми артист Шифман. А в сказочном спектакле «Волынщик из Стракониц» я впервые увидел самую знаменитую актрису ТЮЗа всех времен и народов Нину Васильевну Мамаеву. Ее обожали и малыши, и старшеклассники, которые по десять раз ходили на спектакли «Ее друзья» Розова и «Аттестат зрелости» Гераскиной с Н. В. Мамаевой в главной роли.

Однажды, будучи уже в десятом классе, мы с товарищем днем попали в театр имени Ленинского комсомола на так называемый общественный просмотр спектакля «Таланты и поклонники». Программок не было, и после спектакля в очереди за пальто какая-то женщина в красивом строгом костюме называла своим знакомым фамилии актеров, игравших ту или иную роль. Мы с товарищем оказались недалеко от нее, и я спросил:

– А скажите, пожалуйста: кто купчика Васю играл?

Женщина назвала фамилию, кстати, ничего мне не говорившую, и протянула гардеробщику номерок. Тут же какая-то девочка повернулась ко мне и спросила с восторженным придыханием, указывая глазами на женщину в строгом костюме:

– А знаешь кто это?

– Кто? – поинтересовался я.

– Мамаева, – восторженно произнесла девочка, ожидая, что я тоже как-нибудь выражу свой восторг, но не дождалась. Я был поражен, насколько в жизни знаменитая актриса выглядела старше своих сценических красавиц-десятиклассниц. «Получается жизнь – это одно, а искусство – другое», – пронеслось в моей голове, и на протяжении долгих лет я возвращался к этой мысли, пока однажды не понял: искусство – это и есть жизнь, точнее, важная ее часть, по крайней мере, для меня.

Теперь немного о радио. Начиная с пятого класса, я научился слушать воскресную передачу «Театр у микрофона» и всегда спешил к ее началу, удивляясь, что остальные дети не покидают двор одновременно со мной. Когда я был в шестом классе, подошло семидесятилетие дорогого и любимого товарища Сталина, и три ведущих ленинградских театра: Александринский (тогда еще Пушкинский), театр Ленсовета (тогда еще Новый театр) и театр имени Ленинского комсомола откликнулись на это событие грандиозными спектаклями.