Читать книгу - "Плачь, Маргарита - Елена Евгеньевна Съянова"

в окрестностях Рейхольдсгрюна самца-альбиноса, и не прочь были поразмяться. Можно вообразить себе физиономию Геринга, в лесу узнавшего, что с ними нет ни одного ружья — он-то был уверен, что первоклассные дробовики Фрица Гесса едут за ними в санях. Но Фридрих развел руками: «Желание дам!»

Карин позже рассказала Рудольфу, как хохотал Гитлер, также отправившийся на «дамскую» охоту, а тем временем Борман, не расстающийся со своим блокнотом, записал туда следующее: «Убийство всегда убийство. У меня есть серьезное намерение сделаться вегетарианцем. К сожалению, немцы слишком традиционны, и это не приживется, но для себя я почти решил».

Пока все общество гоняло белок, осыпа́вших людей пластами девственного снега, в уютном доме оставались впавший в спячку Геббельс, младший Гесс — за хозяина, и Роберт Лей, которому врач по телефону запретил еще сутки выходить на мороз, пригрозив воспалением легких. Дома осталась и Грета. Она сидела у себя в спальне и в ответ на все приглашения брата спуститься в гостиную лишь отрицательно мотала головой.

Роберт тоже чувствовал сильное стесненье. Рудольф был прав, говоря, что она для него не просто девчонка из тех, что гроздьями вешались на него повсюду, — она для него часть, может быть, самого ценного после всех пережитых потерь — мужской дружбы.

Не будь Маргарита его сестрой, Гесс позабавился бы, наблюдая за Робертом, не знающим, как себя повести в банальнейшей ситуации — наверху влюбленная девушка, с которой нужно хотя бы поболтать из приличия. Ситуация, впрочем, была не совсем банальная. Рудольф не поставил впрямую никаких условий, лишь высказал пожелание; однако Лей понимал, что, вступив сейчас в любые, даже самые невинные отношения с Маргаритой, он возьмет на себя ряд обязательств, казавшихся ему почти невыполнимыми. Нет, он не был в себе настолько уверен, чтобы сказать: да, с нею я стану другим! Он мог лишь отважиться на попытку… Бросить пить, сдерживать свои скотские инстинкты, сделаться хорошим мужем прелестной, умной женщине; наконец, почувствовать себя здоровее, энергичнее, избавиться от этих припадков, вечной головной боли и отвращения к себе. Разве игра не стоила свеч? Не говоря уж о партийной карьере, о том неотразимом влиянии на фюрера, которое он приобретет через Гесса…

На этих мыслях Роберт, впрочем, поморщился — по-настоящему это его не волновало. По-настоящему он боялся другого — сорваться окончательно и потерять те крохи уважения к себе, за которые он временами отчаянно цеплялся.

Заснеженный сад за окнами уже тронули первые сумерки, а Роберт все маялся в гостиной, с отвращением глядел в готические зеркала, потягивался в креслах и, подсев к роялю, наигрывал мельком услышанные легкомысленные французские песенки. Он не узнавал себя… Его девиз был — принять решение и выполнять! С одним уточнением: решение может быть абсурдным, но выполнение — абсолютным. Так он заявил однажды на совещании у фюрера, и это немедленно было принято всеми как «принцип вождя».

Решения не было. Если и было, то только — бежать, бежать прочь сломя голову… Он вздрогнул, услышав твердые, быстрые шаги, и встал. Вошла Маргарита. Она остановилась в центре комнаты и вздернула подбородок.

— Поскольку все уехали, брат считает, что я должна вас развлекать. Извольте, я готова! Что вам угодно — рождественский стишок, песенку или танец? Или всё подряд? С чего начать? — Она сделала еще несколько шагов. Ничего в этой раздраженной девушке не осталось от сказочной Гретхен.

— На кого вы сердитесь? — спросил он.

— На себя! Зачем вы остались? Мой брат проповедует какую-то иную религию, новый мировой порядок, а сам задержался в прошлом веке. Мои родители гораздо современней. Ну зачем вы остались? — повторила она с досадой, в которой слышались слезы.

Он молча протянул руку. Грета подошла, не понимая, но сделала то, что не требовало объяснений, — подала ему свою, и он несколько секунд держал ее пальчики. Потом она отняла руку и нахмурилась.

— Извините. Я не знала. Что с вами?

— Простуда, наверное.

— У вас болит горло, голова?

— Да, немного.

Она подошла к роялю, потрогала пальцем клавиши. Одна звякнула слегка.

«Видел бы меня сейчас кто из боевых товарищей, — думал Роберт. — Они бы лопнули со смеху. Но что делать, если последняя достойная девушка, за которой я романтически ухаживал, была моя тридцатисемилетняя жена… А ведь они чем-то похожи, — вдруг поразился он, — та тоже то сердилась, то делалась очень нежна».

— Хотите, чтоб я поиграл? — спросил он.

Маргарита нервно повернулась.

— Руди сказал…

Ох уж мне этот Руди! Роберт стиснул зубы, но улыбнулся.

— Ваш брат предпочитает Моцарта. Это, кажется, его любимое… — Он сел к роялю и заиграл «Маленькую ночную серенаду».

— Нет, не нужно… — Она чуть дотронулась до его плеча. — Пожалуйста.

— Вам не нравится? Я теперь редко играю. Растренировался. Но мне больше нечем вас развлечь.

— Меня не нужно развлекать. И мне очень нравится. Я только не понимаю, — она отошла к окну и стояла вполоборота к нему, — я не понимаю, зачем вам эта политика. Вы же музыкант.

— Нет и никогда не был.

Она пожала плечами.

— Я не понимаю.

«Нечто подобное я недавно говорил Рудольфу, — усмехнулся про себя Роберт. — Что же он мне тогда ответил? Да, что-то о воле и вере».

— Эта политика, как вы ее назвали, — всего лишь стремление изменить печальную участь Германии, — сказал он.

— Насильственным способом?

— А что в нашем мире совершается иначе?! Другого способа у природы нет. Через силу к радости!

— Быть жертвой — меньший грех.

— Случается, что, рождаясь, дитя губит свою мать. По-вашему, оно грешно?

— Младенец действует бессознательно. Им движут силы природы.

— Они движут и нами. Государства, как люди, рождаются и умирают. Вот и новая Германия должна родиться. Сама природа вытолкнет ее из чрева Европы, которая при этом вполне может и… отдать концы.

— А если Бог решит иначе? Если во время несчастных родов он решит сохранить мать?

— Бог? Мы в этой гипотезе не нуждаемся.

Она не приняла шутки:

— Нет Бога — нет и греха. Нет греха — нет и кары за него. Что же вы оставляете?

— Право сильного.

— Сильного без разума? Сильного без души?

— Разум — это воля вождя. Душа — его вера.

— Его? — Она отвернулась от окна со странной улыбкою.

Роберт понял, что охотники возвращаются. Он ясно представил себе Адольфа в нелепой меховой шапке и огромных мохнатых сапогах.

— Что ж, Христос ходил в рубище, обдирая босые ноги о камни Иерусалима.

— Христос? Но ведь вы в этой «гипотезе» не нуждаетесь!

— Не путайте Бога с Мессией. В нем мы нуждаемся, как никто иной!

— Но кем же он послан?

— Природой.

— Природой, без разума и души? Что это