Читать книгу - "Две жизни. Все части. Сборник в обновленной редакции - Кора (Конкордия) Евгеньевна Антарова"

они лягут вокруг вас, строя только еще новые перегородки условного между вами и ближними, между вами и вашими Учителями. С этого дня, подходя к роялю, выходя к толпе, не думайте больше о той или иной форме своей передачи, о силе и степени своего темперамента и возбуждения. Но думайте о величии момента, в котором принимаете участие: о пробуждении в людях новых сил к жизни, о раскрытии в них совершенно иного пути для действий в жизни только потому, что через вас шел им толчок. Вам, выходя на эстраду, надо помнить одно: руки ваши ударяют вместе с рукой вашего Учителя по клавишам; звуки ваши – это пули, летящие и светящиеся, метко бьющие каждого в толпе. Как они бьют, что ранят и пронзают в сердце человека, об этом вам не дано задумываться. Ваше дело – знать, что нет пустого пространства между вами и Теми, Кто сходит в своем духовном образе творить вместе с вами.

Мы подошли к нашему дому и встретили Бронского и Скальради. Артист нес огромный зонт-палатку и ящик с красками, а в руках художницы, прятавшейся под зонтом вместе с Бронским, было целое ведерко со всевозможными кистями.

– Мы поспели как раз вовремя, чтобы полюбоваться вашими новыми картинами, синьора Беата, – сказал И. художнице.

– О, что вы, доктор И., – беспокойно воскликнула та. – Одну картину я пишу по памяти, без модели, как вы хорошо знаете, и показать ее совсем не могу. Это только еще жалкий набросок. Другая, хотя модель служит мне усердно и тратит для меня очень много времени, все же еще не закончена. Я не могу ее показать, так как разочарование ваше и ваших друзей может убить во мне всякое желание работать дальше. А вы знаете, сколько раз уже разочарования в моей работе доводили меня почти до психического расстройства нервов.

– Однако вещи, о которых вы много раз уже говорили, что они не готовы, покупались лучшими картинными галереями и были признаваемы великими художниками как законченные и первоклассные ценности. Ведите нас, синьора, в свое «святая святых». Пора уже вам утвердиться в верности своему гению, а не ломать линию творчества, все время делая зигзагообразные дорожки и заставляя целый круг ваших помощников и спутников распутывать петли, создаваемые вашей неуверенностью и сомнениями. Если бы вы могли себе представить ваш путь искусства в виде каната, вы увидели бы на нем целые тысячи узлов и узелков, которые связаны любящими руками ваших милосердных друзей. Идемте сейчас же. Хоть в эту минуту соберите энергию радости и не отрицайте, а утверждайте и ведите нас смотреть ваши новые победные достижения.

Скальради стояла в нерешительности, и только сейчас я заметил, как много в ее фигуре, взгляде и, главное, в движущихся все время руках и пальцах неуверенности. Никаким счастьем и не веяло от этой фигуры женщины, которую И. назвал сейчас гением.

– Если бы на моем художественном пути не было связано так много узлов вашими руками, Учитель, я бы не послушалась вас. Но ваше слово для меня закон, и я повинуюсь вам, не отвечая за последствия, какие будет иметь этот преждевременный, по-моему, просмотр, – тихо и печально ответила художница.

Она повернула обратно, миновала несколько аллей и вышла к гроту, войдя внутрь. Я никак не мог сообразить, куда мы шли. Я знал несколько гротов, однако в этом не был ни разу. Здесь было темно и прохладно, но рисовать здесь было совершенно невозможно. Между тем Бронский не закрывал зонта и шел в темноте уверенно вперед, где было еще темнее. Через несколько времени ходьбы по широкому, прохладному и полутемному коридору грота мы вышли на большую площадку, где росли три высокие пальмы в сыпучем песке и у выступа одной из скал лежал прелестный мехари.

– Ну, уж мехари-то вам совершенно не нужен больше, – смеясь, сказал И. – Нельзя сказать, чтобы вы были очень милосердны, синьора Беата, и спешили возвратить мехари Зейхеду.

– Вы сами увидите сейчас, Учитель, что картина еще не окончена. Тогда и решите, нужен ли мне еще чудесный мехари, – все с тем же волнением ответила снова художница. Она поставила на землю свое ведерко и прошла к самой дальней скале.

Только теперь я увидел там нечто огромное, вроде движущегося шкафа, который Скальради с помощью Бронского поворачивала к нам лицом. Большущее плотное покрывало было отдернуто, и моему взору представилась картина – нет, не картина, а живой Бронский в одежде бедуина на живом мехари. Поза его, лицо, руки – я так и ждал, что сию же минуту Бронский спрыгнет с мехари и скажет мне: «Левушка, где вы все пропадаете? Я соскучился». Я вскрикнул от восторга, не мог сдержать порыва радости, бросился к художнице и, обхватив обеими руками ее шею, горячо поцеловал. Только когда раздался общий смех, я понял, какую мальчишескую выходку я снова устроил, и переконфузился совершенно.

– Простите меня, синьора Беата, – сказал я, целуя обе руки художницы. – Я не мог сдержать восторга и благоговения перед таким совершенством. Ведь это не портрет Бронского, о котором я мечтал для него, – это сама жизнь. И увидеть такую картину значит понять совершенство гения, для которого «знать» значит «уметь».

– Я также прошу вас простить Левушку за его восторженное и непрошеное объятие. Он выразил и за нас восторг в своем поцелуе. И я, целуя эти руки, воздаю только должное силе чистого сердца, которое сумело обогатить мир такой красотой, – сказал И. – Уверьтесь же наконец в силе своего таланта. Отдайте себе отчет, что не сомнение заставляет вас прятать свои картины от глаз людей, а страх, претворившийся в вас в ложное самолюбие. Начинайте с этого момента освобождаться от страха. Представьте себе, что вы живете сегодня свой последний день. Неужели у вас не хватит сил сбросить плесень страха и сомнений? Неужели не сможете воспеть Жизнь без язвы отрицания и страха? Начинайте новый этап творчества, крепко возьмите мою руку и в полном самообладании покажите нам вторую картину, – говорил И., держа обе руки художницы в своих руках.

Ручьи слез катились по прекрасному лицу Беаты. Теперь это лицо было очень бледно, но совершенно спокойно.

– Я знаю, Учитель, что мне надо или вступить в новую фазу жизни моего духа и в искусстве, и в делах дня, или смерть должна наступить. Я знаю и чувствую, что я остановилась всем своим сознанием; я начинаю понимать, что в этой стадии развития больше ни жить, ни творить не могу; что ни духу моему, ни творчеству нет дальше развития, пока я не двинусь дальше по пути освобождения. Но… открыть перед вами сейчас мою