Читать книгу - "Левитан и Софья Кувшинникова - Иван Васильевич Евдокимов"

и больше по впечатлению, только иногда целиком с натуры. Но Юрьевец был далеко: взамен натуры служила огромная безошибочная память, впечатление. Он поражал всех знавших его. Левитан в любое время мог перенести на холст или на бумагу когда-либо виденное им. Он переносил с такой удивительной верностью, что многие наброски по памяти обманывали людей испытанных и опытных. Наброски казались подлинными этюдами с натуры. Левитан писал с наслаждением, почти не разгибаясь, несколько не замеченных им недель. Обстановка в Плесе действовала на него как-то возбуждающе. Он кончал одну картину, начинал другую, иногда на мольбертах стояло несколько недоконченных. Стояло пять-шесть лет.

Таким было великолепное, мощное, величественное произведение о Волге «Свежий ветер». Эта волнующая вещь, смелая, оригинальная, яркая, полная какого-то героического размаха, лучшая из лучших в русской живописи о великой нашей реке, появилась на выставке с опозданием на семь лет. Начало ей положил Исаак Ильич в Плесе. Свежий ветер под огромным хмурым небом, точно за мутью облаков собирается метель, течет взволнованная ветром гигантская река. Просторы ее бесконечны, как и само небо над ней. Близко к берегу крохотный буксирный пароходик тянет высокие, громоздкие, с мачтами, с парусами, древние по формам, расписные баржи, расшивы и тихвинки. Их вычурные и красивые кормы, то похожие на избу с двумя окошками, то на стройные и строгие треугольники с колоссальными рулями, убегают от зрителя за буксиром. Навстречу идет белый нарядный пассажирский пароход. Низко над волнами летают чайки. Просторы. Дали. Беспокойные воды реки скрываются за горизонтом. Уже тогда, в Плесе, Исааку Ильичу удалось глубоко почувствовать и понять величие волжского пейзажа в непогожий день. Величие и национальное русское своеобразие волжского трудового быта. Он вчерне написал «Свежий ветер». Оставались доделки. Необходимое художественное совершенствование. Оно и заняло почти десятилетие.

Исаак Ильич выпускал из своей мастерской только такие картины, за которые ни от кого не ожидал упрека. «Ветхим двориком», изумительным по крепости и силе реалистической живописи, единственным в своем роде среди всех работ Левитана, закончил художник свою творческую жизнь в Плесе. «Ветхий дворик» неповторимо своеобразен. Такие заповедные углы и увидит и поймет только избранный. В маленьком «Ветхом дворике» Левитана больше русского, чем в сотнях картин других мастеров на самые наирусские сюжеты и темы. Левитан поднялся в Плесе в полный рост.

Три картины

После Плеса Кувшинникова и Левитан на лето поселились в Тверской губернии, близ заштатного городка Затишья. Тут была своя красота. Вокруг белели колонны ампирных усадеб. Они прятались в английских, французских парках, разбитых еще во времена Екатерины. Парки разрослись.

Исаак Ильич не поместил в своих пейзажах ни одного барского дома. Изысканная красота не прельщала его. Душа художника оставалась к ней равнодушной. Левитан искал в русском пейзаже вечного, неизменного, непреходящего. Будут жить небо, земля, вечера и закаты, солнышко, и воды, и цветы на лесной опушке, и туман, и свежий ветер на Волге.

Левитан любил огромную равнину русскую, длинные ее дороги, большую воду, весенние ручьи, гремящие с пригорков, яркие и резкие осенние краски лесов и рощиц, пески и нескончаемые волжские дали, небо над ними то хмурое, то лучезарное, как в древней русской сказке. Левитан любил родину. Все скромное, милое, великое и простое в ней.

Он был за границей три раза. Остался холоден к цветущей природе Италии. Скучал в необыкновенных по красоте горах Швейцарии. Кисти подымались вяло, не слушались руки, глаза не хотели видеть. В Финляндии он ежился и хандрил и даже совсем не нашел природы. Он был однолюбом. В Италии художник вечером забрался на высокую скалу над морем. Зеленели окрестные луга так, как они не зеленеют в России, голубое небо было не похоже на русское, не похож воздух, даже облака шли какие-то другие в ярко-голубой вышине. Левитан заплакал. Он почувствовал вечную, потрясающую красоту, готов был поклониться полуденной Италия… Но мгновение только мелькнуло. Удивление не рождает вдохновения. Марины итальянские он написал хорошо — плохо не мог и не умел, — но, когда они высохли, свернул их в трубочку и забыл.

Его не увлекло современное искусство Европы. Он много обошел картинных галерей и выставок. Старые мастера — венецианцы, испанцы растрогали его до слез. Он почувствовал в них величие духа, совершенное мастерство, необъятную творческую силу. Он по нескольку раз возвращался к их великим полотнам. Не то пережил Исаак Ильич от французской живописи. Пювис де Шаванн показался ему уродом. Левитан стоял перед его вычурными картинами и раздраженно разговаривал сам с собой, произнося одно только слово: «Мерзость, мерзость…» И почел себя оскорбленным, негодовал, когда узнал, что Париж сходил с ума от произведений Пювис де Шаванна, боготворил его и поклонялся ему.

Впечатления Исаака Ильича двоились. Он старался не пропустить интересного и волнующего. Но он сыскал такого меньше, чем нашел явно для себя ненавистного, возмущающего его. Не понимал, как могли восхищаться французы художниками, творчество которых представлялось ему безумием. Картины французских новаторов — импрессионистов были в московских частных галереях. Иногда выставки импрессионистов заезжали в Россию. На одной из них Левитан увидел знаменитые «Стога сена» Клода Моне. Он отвернулся от них. Исаак Ильич не оказался в одиночестве. Так же приняли их многие из русских художников-передвижников.

Между первой и последней поездками прошло почти десять лет. Исаак Ильич как будто бы подобрел, двинулся вперед, хотел смотреть другими глазами на непростое искусство импрессионистов. За год до смерти, в 1899 году, живя в Париже, Исаак Ильич почувствовал наслаждение перед картинами Моне, Казэна и Бенара. Он закрыл глаза и случайно вызвал перед собой три имени передвижников Маковского, Волкова, Дубовского. Сравнение получилось не в пользу русского искусства. Левитану показалось благом для художника жить в Париже. Но эти чувства были недолговечны и непрочны. Они вызваны были мимолетным настроением.

Исаак Ильич не всегда бывал хозяином над своими маленькими человеческими слабостями. Пейзажи Левитана очаровывали людей разного круга. Художника по-своему любила петербургская и московская знать. Левитан иногда нестерпимо кичился своими связями с этими поклонниками и вызывал негодование товарищей. Ему скоро прощали. Видели, как он мучился и стыдился и страдал, когда здоровое и реальное чувство, жившее в нем, побеждало чуждое и наносное. Но слабости показывались и прятались, связи с важными людьми оставались. Его радушно и охотно принимали в богатых домах, в шикарных имениях. Он написал несколько дружеских портретов-подарков. И… ни одного пейзажа усадебного, и много крестьянских хат, деревень, расшив, тихвинок, стогов, плетней, лодок рыбачьих. В пейзажах