Читать книгу - "Джошуа - Микита Франко"

к делу:

— Мне нужна твоя помощь.

У Веты есть младший брат. Гриша, двенадцать лет. Я не люблю использовать приманки, это грязный метод, но иногда необходимый.

Она заводится:

— Моя помощь?! Ты пропадал неделями, а теперь тебе нужна моя помощь?!

— Не кричи.

— Не кричать?!

— Не кричи.

Она перестаёт кричать. Я объясняю:

— Мне нужен твой брат. Мне нужно внедрить его в спортивный клуб по дзюдо, чтобы он выяснил имя мальчика, пропавшего на двое суток полгода назад.

— А по своим каналам ты это выяснить не можешь? — она всё ещё злится, но начинает слушать.

— У меня нет каналов. Я не сотрудничаю с ментами.

— И от кого заказ?

— Это конфиденциально.

Она вздыхает.

Вета думает, я частный детектив. Я рассказывал, что не пошел работать в органы из-за коррупции и узурпированной власти. Показывал корочку из академии МВД — липовую, конечно.

— И теперь ты хочешь втянуть в эти грязные дела моего брата?

— Он хорошо проведет время, — уверяю я. — Сходит на тренировку, пообщается с ребятами. Большего от него не потребуется. Мне нужно только прояснить обстановку — изнутри.

Она молчит, но я знаю: она согласится. Ей тяжело мне отказывать.

Как и ожидаю, сначала начинает капризничать:

— И это то, из-за чего ты меня избегал?

— Я не избегал тебя.

— Ты не брал трубку неделю!

— Прости. Я правда был занят.

— Ты каждый раз так говоришь.

— Я каждый раз занят.

Она фыркает, усмехается, сердито сопит в трубку — я пережидаю её обиду. Потом говорит:

— Ну, мы хотя бы увидимся сегодня?

— Конечно.

— Хорошо… И Гришу… В общем, объяснишь, что нужно.

Я ухожу из квартиры, даже в другой комнате я чувствую присутствие электрической пилы, и это заставляет меня нервничать. У Веты не становится легче. Когда мы занимаемся сексом, я продолжаю прокручивать в голове свой план: нужна прослушка, но на тренировке телефон попросят убрать, значит, нужно примотать его к телу — как это сделать, чтобы никто не заметил? Я прикидываю список вопросов, которые передам Грише, мысленно уже объясняю ему, что нужно будет сказать.

«Чё кого, пацаны, я слышал, у вас тут один кент пропал?»

Это нормально? Подростки так разговаривают? Нужно ли мне написать ему готовые реплики или он сам их придумает?

Не знаю. Я ничего не понимаю в детях. Я только хочу их защитить.

Вета изгибается подо мной и кончает. Я, кажется, не в настроении.

Перекатываюсь на спину, продолжая гнаться в своей голове за ним. Если я найду его жертву, как убедить родителей подпустить меня к мальчику? Мне нужно его расспросить. Я хочу знать, как он теперь выглядит и где живет. Я думаю о Грише. Можно ли внедрить ребенка в дружбу? Наверное, это слишком сложно.

Слышу голос Веты:

— Ты в порядке?

Киваю.

— Да.

Она некоторое время молчит, прежде чем снова спросить:

— А ты меня любишь?

— Да.

Люблю, как она смеется, как она смотрит, прищурив один глаз, как улыбается — скромно, чтобы не показывать брекеты. Тогда в уголках губ появляются две складки, как будто нарисованные. Я люблю эти складки.

— Тогда… — я чувствую, что она сейчас снова заведет этот разговор, — почему у нас такие странные отношения? У нас вообще… отношения?

— Ну да…

— Я тебя редко вижу.

— Ты же знаешь, моя работа…

— Твоя работа захватила всю твою жизнь.

Я сажусь на постели, тру лицо ладонями, мне заранее скучно от всего, что она собирается сказать. Мы обсуждали это много раз.

— Ты выбрала сложного парня, — я оборачиваюсь на неё. В свете прикроватной лампы её смуглое тело приобретает золотистый отблеск, и мне становится жаль, что я так редко могу видеть её обнаженной. — Я тебя предупреждал.

Она не отвечает, потому что знает: это правда.

Я поднимаюсь, начинаю одеваться. Не могу остаться на ночь: утром я должен проснуться в другом месте. Мне не хочется, но я должен — это правила нормальной жизни.

Продевая голову в ворот футболки, объясняю Вете:

— На телефоне нужно будет включить диктофон, а сам телефон примотать к телу. Только не используй скотч или типа того, он сдирает кожу.

— Поняла, — бесцветно откликается Вета.

Мне не нравится её тон, я хочу уверенности.

— Ты точно мне поможешь? От этого зависят жизни детей.

— Точно, — она говорит тверже.

Только тогда я начинаю успокаиваться. В моём деле нельзя действовать вполовину: если собрался кого-то грохнуть, тело придется закапывать полностью. Или так, или никак.

А я всерьёз намерен его убить.

Джошуа — Димa [4]

Силиконовый шарик едва помещается в моём рту, я трогаю его языком, чтобы найти удобное положение. Зажимаю зубами, чувствуя, как остаются следы на поверхности. Кожаный ремешок, огибая мои скулы, плотно застёгивается на затылке.

Запястья, сложенные за спиной, затягивает красная атласная лента, и я чувствую в теле приятную обездвиженность. Ноги свободны, и я, упираясь коленями в матрас, расставляю их в стороны. Твердая ладонь давит на поясницу, вынуждая по-кошачьи выгнуться и лечь щекой на подушку, я бесстыдно подставляю ему задницу, стараясь не думать, как выгляжу со стороны.

Я ничего не вижу — у меня завязаны глаза, — и неизвестность пробуждает во мне еще больше желания. Чем дольше он возится там, сзади, щелкает тюбиком смазки, шуршит упаковкой презерватива, тем разгоряченней себя чувствую. Хочу сказать что-нибудь грязное — войди в меня, возьми меня — но язык упирается в кляп, и по подбородку тонкой струйкой течет слюна.

Когда он оказывается во мне, я сжимаюсь от удовольствия, и наконец-то чувствую себя безопасно.

Мне трудно быть несвязанным. Пространство кажется мне слишком свободным, я чувствую себя потерянно, когда не за что ухватиться. Как человеку, впервые вставшему на коньки, нужен бортик, чтобы катиться, мне нужна надежность, нужна опора, нужна фиксация.

Когда он держит меня, связанного, за бедра и прижимает к себе, я впервые за день ощущаю себя стабильно, словно он умеет останавливать свободное падение, в котором я нахожусь беспрерывно. Возвращает моё тело — мне, и в эти мгновения я ощущаю его принадлежность, как никогда раньше.

Я не могу направлять его, я безмолвен и обездвижен, но он чувствует меня без слов. Когда я хочу кончить, он просовывает руку к моему животу и помогает, точно зная, какой темп задать движениям. Всегда уступает мне первый оргазм, а потом, еще с минуту или две, я перевожу дыхание, чувствуя в себе его финальные толчки. Они перестают быть приятными, но я всё равно не хочу, чтобы он выходил из меня, не хочу возвращаться в невесомость.