Читать книгу - "Джошуа - Микита Франко"

это не я. Мама, конечно, сказала про карман. Я подумал, что выдавать нехорошо, но раз Джошуа меня подставил, то я, наверное, могу на него сказать. Так и сделал.

— Говорю: «Это Джошуа», — я приподнялся на локтях, чтобы лучше видеть Алию. — А мама еще сильнее давай орать, мол, ну конечно, ты мужик или кто, когда ты уже начнешь брать на себя ответственность… А мне вообще-то пять лет, — на последних словах голос у меня становится скорбным.

Алия смотрит, в сочувствии сведя брови, и я думаю, что могу продолжать.

— Мать никогда не отличалась снисходительностью ко мне.

Тогда, стоя перед ней, я пытался уловить взгляд отца: понять, считает ли он меня виноватым, вмешается ли в эту несправедливость? Я весь был обращен к нему, я мысленно кричал: «Папа, это не я, я не знаю, как так получилось, ты же понимаешь, что я не хотел плохого, почему ты не заступишься за меня?!» Глядя ему в глаза, почти телепатически передавал эту мысль, пока мать трясла меня за грудки, требуя каких-то признаний и объяснений. Не знаю, чего еще. Я не слушал её. Смотрел на отца и хотел, чтобы он меня услышал.

— Но он оказался глух к моим просьбам, — произношу, снова откидываясь на мягкие подушки дивана. — Мама выволокла меня за собой из подъезда, а затем всю дорогу до дома кричала, что больше никогда, вообще никогда я не буду ходить с ними в гости. Я, кажется, больше и не ходил… Как-то так.

Замолкаю, и в кабинете повисает неуютная тишина. Я начинаю чувствовать себя глупо: потратил тридцать минут сеанса, чтобы рассказать о ворованной черепахе. Зачем? Мне было пять лет, какое теперь это имеет значение?

Глупо. Нужно было рассказать про эклеры. Я забыл их купить, а ведь это то, что беспокоит меня на самом деле. Не черепаха. Мелочи, которые я забываю — вот в чём проблема.

— Кажется, я увёл нас не в ту сторону, — неловко в этом признаваться, но мне хочется, чтобы от работы был толк.

— Как по-вашему, о чём была эта история? — спрашивает Алия.

— О… черепахе?

Она молчит.

— О друге детства? — гадаю дальше.

— Мне показалось, что ваша история о родителях, — наконец произносит она. — Вы чувствуете на них обиду?

— За что? — не понимаю. — За черепаху?

— Дело ведь не в черепахе. Должно быть, это обидно, когда родители не верят своему ребенку. Когда они не на его стороне.

Я понимаю, к чему она клонит, но не понимаю, зачем. Лезть в детские обиды — всё равно, что ворошить улей с пчелами.

Нехотя соглашаюсь:

— Да, наверное.

— Такое часто бывало? Когда родители вам не верили.

Я сглатываю, чувствуя, как в горле образуется неприятный комок. Если мы будем говорить об этом, придется говорить и о дзюдо тоже.

А я не люблю дзюдо.

— Да нет, — произношу, глядя Алие в глаза. — Больше ничего такого не было.

Джошуа — Джошуa [3]

Не могу его найти. Не могу. Боюсь, что на прошлой неделе распилил не того.

Нет, это точно был не он. Я надеюсь, это был хотя бы педофил. Мы не переписывались, и теперь я не уверен. Первый раз вышел на жертву вот так, вживую, всё равно, что на остановке подойти знакомиться — ничего хорошего в таких случаях не бывает. Но он же не просто так ошивался возле спортивного клуба.

Это из-за дзюдо. Из-за него меня переклинило. Он пялился на детей через забор, а когда я подошел, сказал: «Какие красавцы, а». Кто так говорит про детей?

Теперь думаю: а вдруг кто угодно? Я не так много знаю о людях. Не так много знаю об их хороших сторонах. Если я распилил не того — это плохо, это приближает меня к разоблачению.

Нервничаю, ерошу волосы, хожу по комнате — мне неуютно. Из-за угла смотрит электрическая пила, и я ухожу в гостиную, чтобы спрятаться. Включаю телек. В новостях часто говорят обо мне.

Только они этого не знают.

Пропажи мужчин в небольшом городе Забайкальского края, полиция занимается расследованием. На каналах, где любят напустить жути, говорят прямее: «Возможно, в городе орудует маньяк». Ни одно тело ещё не найдено. Это успокаивает.

Но я включаю новости не для того, чтобы слушать сюжеты о себе. Я хочу услышать о нём.

Первое имя в моём списке — единственное не зачеркнутое. Я уверен, что он вернулся: полгода назад в новостях писали, что мальчика из секции по дзюдо не было дома больше двух суток. Потом он нашёлся.

Я знаю, где он был. Все эти месяцы я тоже будто бы там.

Но его нет.

Нет.

Я ходил туда, я выспрашивал, я изучал архивные документы. Когда я пробовал говорить о нём с администрацией, они уточняли: «А кто это?». Он давно уволился. Никто его не помнит, кроме меня.

У него нет страницы в социальных сетях — по крайней мере, с настоящим именем. Последние новостные статьи о нём датируются 2006-м годом. После 2006-го он будто бы перестал существовать. Я охочусь за ним много месяцев, но пока не нашёл даже адреса. По старому он больше не живет. Мог ли он переехать? Тогда мои шансы ничтожны.

Но кто-то увел неизвестного мальчика полгода назад из спортивного клуба, и мальчик пропал на двое суток. Похоже, тот, чьи останки я вывез в горшках сегодня утром, не был его похитителем.

В паспорте этого мужчины написано «Виталий Кривоус», 1956-го года рождения. Он тоже был старым, потому я и повелся. В кошельке нашел двадцать четыре тысячи наличкой — вот и деньги на аренду квартиры. Старики тем и хороши, что не доверяют банкам.

Ошибки случаются, я стараюсь не винить себя, мне просто снесло крышу. Обещаю, что буду осторожней. Буду действовать трезво.

Какие у меня зацепки? Мальчик. Нужно найти мальчика.

Я думаю об этом, пока хожу по комнате. Туда-сюда, туда-сюда.

Нигде не указано его имя. В СМИ точно не всплывет, это запрещено. Администрация мне не расскажет. Опрашивать каждого двенадцатилетку? Дурь. Он мог бросить секцию после пропажи. Если рассказал родителям правду, скорее всего, на дзюдо его больше не увидят.

Мне нужно внедриться туда. Агент под прикрытием.

Беру телефон, звоню Вете. Я помню её номер наизусть — стараюсь никого не заносить в список контактов, чтобы избежать недоразумений. У Веты простой номер: спортивная школа — номер его машины — день, когда это впервые случилось. Я привык мыслить знаками.

Она отвечает, я сразу перехожу