Читать книгу - "Жизнь русского обывателя. Часть 3. От дворца до острога - Леонид Васильевич Беловинский"

своем первом посещении офицерского собрания: «Здесь за столом сильно чувствовался полковой замкнутый мирок общих вкусов, интересов, привычек, установившихся взглядов и взаимоотношений, а также своих особенных словечек и выражений. У очень многих в разговоре чувствовалась совершенно одинаково манерная небрежность, одинаковая эффектированность речи. На всех лежала как бы одинаковая печать полка, а именно кирасирского полка. Впоследствии я наблюдал, что каждый полк имел свою совершенно особую печать – незримую, но крепко чувствуемую» (180, с. 376). Таким образом, если не культивировалась, то спонтанно складывалась некоторая рознь между разными полками даже в сравнительно небольшой гвардии; в частности, А. А. Игнатьев отмечал, что иные полки признавали себя более близкими к трону. Так, л. – гв. Конный полк, по чистой случайности атаковавший в 1825 г. каре выведенных декабристами солдат на Сенатской площади, считал себя более преданным престолу, нежели находившийся в той же бригаде л. – гв. Кавалергардский.

Замкнутость офицерства гвардии в целом и ее полков в частности выражалась и одновременно поддерживалась спецификой комплектования офицерского состава. По существовавшим правилам, выпускники военно-учебных заведений, в зависимости от полученных выпускных баллов, могли выбирать расположенные в определенной последовательности, по престижности, вакансии, в т. ч. и в гвардейских полках. Но по традиции успехов в учебе было недостаточно: в первую очередь требовались иные качества, прежде всего принадлежность к потомственному дворянству. «На этой почве, – писал А. И. Деникин, – выходили большие недоразумения, когда не предупрежденные о таких порядках юнкера – не дворянского сословия брали гвардейские вакансии. Выходили иногда громкие истории, доходившие до государя, но и он не мог или не хотел нарушить традицию: молодые офицеры, претерпев моральный урон, удалялись из гвардейских полков и получали другие назначения» (56, с. 46). Однако одной принадлежности к дворянству было недостаточно. В «блестящих» полках, например, Преображенском или Кавалергардском, куда поступал цвет высшего дворянства, «носить громкую старинную дворянскую фамилию и обладать средствами и придворными связями было еще далеко не достаточно… Туда мог попасть только безупречно воспитанный молодой человек, о репутации и поведении которого полком собирались тщательные справки. А кавалергарды в некоторых случаях еще и копались в родословной представлявшегося в полк молодого человека и проверяли за несколько поколений назад его бабушек и прабабушек: не затесалась ли среди них какая-нибудь мадам, неподходящая по своему происхождению и тем самым портящая родословную. Ведь она могла бы передать по наследству плебейские черты своему потомству. Здесь никакие протекции не помогали. Случаи, когда сыновья министров и высших сановников при представлении в эти полки получали отказ, не были исключением», – писал В. С. Трубецкой (180, с. 371). До 1729 г. прием офицеров в гвардейские полки вообще происходил на основании баллотировки, а позже дело обставлялось таким образом, чтобы не повредить офицеру: офицерское собрание, извещенное командиром полка, собирало сведения частным образом, негласно, а затем по его рекомендации командир частным же образом давал согласие или отказывал; такой отказ не накладывал пятна на имя офицера и позволял поступить в иной, не столь «блестящий» полк. Даже признанные достойными офицеры из армейских полков, желавшие перевестись в гвардию, год служили в полку в качестве «прикомандированных», нося мундир своего прежнего полка, и только по истечении этого срока, если все собрание офицеров единогласно признавало в «прикомандирашке», как пренебрежительно именовали таких претендентов, достойного молодого человека, он становился полноправным членом офицерской семьи. Точно таким же образом собирались сведения об избраннице молодого человека: достойна ли она по происхождению и репутации личной и семейства войти в круг «полковых дам». Если девушку признавали недостойной, командир не давал разрешения на заключение брака, если же офицер настаивал на своем, он должен был выйти из полка. Любое пятно на имени дамы отражалось и на ней, и на ее супруге, и даже на тех, кто поддерживал с этой дамой знакомство. Служивший в л. – гв. Кирасирском Ея Величества полку великий князь Михаил Александрович, брат Николая II, отбил жену у своего однополчанина, что в гвардии не допускалось. Хотя Михаил Александрович сочетался с «разводкой» законным браком, командир полка приказал своим офицерам под страхом выхода из полка не только не поддерживать отношений с бывшей полковой дамой (супругой брата царя!), но даже не кланяться ей, а поручику Хану Эриванскому, замеченному в театральной ложе в компании с этой дамой, было приказано в 24 часа подать рапорт об увольнении в запас!

На основе сказанного может создаться впечатление (оно и имеет место сегодня в широких кругах), что гвардейское офицерство было в высшей степени воспитанным и выдержанным. Те, кто так полагают, во‑первых, принимают внешность за суть, а во‑вторых, не учитывают, что история русской гвардии насчитывает более 200 лет. А это долгий срок, за который многое могло измениться. В XVIII, да еще и в начале XIX в. гвардейцы отличались крайним буйством и своеволием, поскольку осознавали свою огромную роль в политической жизни как преторианцев, сажавших русских монархов на престол и свергавших их. Так, по отъезде Елизаветы Петровны (как раз взошедшей на престол на штыках гвардии) в Москву на коронование оставшиеся в Петербурге гвардейцы, освободившиеся от начальственного надзора, полностью вышли из повиновения, пьянствовали, врывались в дома с требованием денег и вина, дрались, грабили людей. Этот разгул принял такой размах, что фельдмаршал Ласси вынужден был расставить по городу пикеты армейских солдат, ходившие с оружием днем и ночью (58, I, с. 264). В одном из приказов за 1767 г. говорилось: «По полученному известию, что Конной гвардии корнет Сумароков с вахмистрами Ромбергом и Куницким подделывали новые ассигнации, говорено о шалостях, в том полку прежде бывших, и что исстари подписывали под руки (т. е. подделывали подписи. – Л. Б.) и разные делали обманы для получения денег» (134, II, с. 77). Недаром А. Т. Болотов писал, что гвардейская служба развращала людей, делала их повесами, мотами, буянами и негодяями. И даже уже в конце 10-х гг. XIX в. командовавший гвардией цесаревич Константин Павлович писал в приказе о поведении гвардейцев: «Наистрожайше воспрещается офицерам всех чинов в театре и публичных собраниях шуметь, свистать и драться, соблюдение чего возлагается на особую ответственность начальников частей… Все офицеры должны наблюдать чинопочитание, быть учтивыми и иметь уважение не только к высшим чинам, но и к старшему в одном чине, и соблюдать везде должную учтивость к дамам» (54, с. 196). Надо полагать, что появление приказа с такими элементарными наставлениями имело под собой основательную причину.

Насколько глубока была рознь между гвардией и армией, хорошо показывает история л. – гв. Семеновского полка. После известного бунта 1820 г. полк был раскассирован и сформирован вновь из солдат и офицеров гренадерских и пехотных полков. Петербургское общество относилось к офицерам нового состава презрительно, как привыкло относиться к «армейцам». Семеновских офицеров не приглашали даже на общие праздники и балы, которые тогда было в