Читать книгу - "Жизнь русского обывателя. Часть 3. От дворца до острога - Леонид Васильевич Беловинский"

«Что касается действительно образованной части общества, то она чуждалась офицерства, особенно армейского, не желая снизойти к нему, считая его черной костью, а себя – белой. Надо сказать, что большинство офицеров времени императора Александра II и после него была демократического происхождения, и лишь меньшинство принадлежало к дворянству. По своему происхождению, воспитанию и средствам оно не могло слиться с «белой костью», но из этого не следовало, что к нему следовало относиться пренебрежительно. Ведь серьезные и действительно образованные люди должны были отдавать должное офицеру, который в мирное время служит Отечеству, честно исполняя свой тяжелый труд, получая за него гроши, а в военное время жертвует своим здоровьем и жизнью. Чувствуя, зная такое отношение к себе, наше офицерство, в массе скромное, ушло в себя» (64, с. 360).

И опять-таки Епанчин здесь, видимо, отождествляет людей образованных с «белой костью» в прямом смысле слова, тогда как во второй половине XIX в. и здесь лишь меньшинство принадлежало к дворянству. Смутные понятия о чуждой среде… Но при этом понятия, наполненные неприязнью к этой незнакомой среде. Это и была та часть офицерской морали, которая отвергалась «обществом».

Вообще моральные устои офицерства были противоречивы и условны. Существовало условное понятие о чести мундира, офицерской, дворянской чести, но в армейской среде, особенно в отдаленных гарнизонных и линейных батальонах в глубокой провинции, и оно соблюдалось не слишком неукоснительно. Прямое казнокрадство, вплоть до «заимствований» из денежных ящиков части, особенно в высоких должностях, не было редкостью. Задача заключалась лишь в том, чтобы такие случаи не выходили за пределы полка или дивизии, решались келейно. В случае растраты казенных средств командир части предлагал офицерам собрать и внести нужную сумму, а виновнику предлагалось подать в отставку. Тем не менее ежегодно 5–7 % офицеров находилось под судом, в т. ч. за служебные злоупотребления. Мало того! Автору некогда попалось сообщение современника о пустых конвертах из-под деревенских писем солдатам, найденных после ухода ротного командира в ящике его стола: намек на те рубли, которые семьи посылали в письмах «служивому», чтобы скрасить его жизнь, и которые извлекались оттуда бравым офицером. Об условности офицерской чести говорит то, что все, кроме уж крайних ригористов, признавали вполне законными так называемые безгрешные доходы. По существовавшим правилам полк, батарея или корабль были самостоятельными хозяйственными единицами, получая от министерства лишь определенную денежную сумму. Сукно, сапожный товар, мука, овес и т. д. закупались на рынке, и все необходимое «строилось» в полковых швальнях, сапожных, шорных и др. мастерских силами солдат-специалистов. Закупки производились по так называемым справочным ценам, регулярно публиковавшимся полицией; это были розничные рыночные цены. Но при оптовой закупке, естественно, цены были значительно ниже, да еще можно было получить премию от поставщика. Кроме того, можно было закупить лежалую прогорклую муку, подгнивший сапожный товар, а овес для лошадей заменить сеном. Все это составляло значительную экономию, которую по закону полагалось возвращать в министерство, но что никогда не делалось: на командира, вернувшего излишки, его начальство, получавшее свою долю от этих излишков, посмотрело бы косо. Наиболее добросовестные командиры пускали экономические суммы на улучшение быта солдат, часть денег шла на прием инспектировавших полки и батареи высших начальников, которых ведь нельзя было не принять наилучшим образом, чтобы получить высокую аттестацию, а большей частью безгрешные доходы делились между командиром и офицерами, заведовавшими хозяйством. А. А. Рдигер откровенно рассказал о командовании своего отца гренадерским полком: «Полк стоял около Новгорода. Отец командовал им шесть лет и это позволило ему несколько поправить свои средства. Дело в том что тогда казна отпускала известные средства на каждую часть и лишь требовала, чтобы она была в полном порядке, не входя вовсе в рассмотрение вопроса, сколько в действительности тратилось на то или другое. Вся экономия от отпускавшихся на часть средств поступала в собственность ее командира. Все хозяйственные работы выполнялись нижними чинами, что представлялось вполне естественным во времена крепостного права и при нижних чинах, состоявших из крепостных людей. Моя матушка говорила, что наибольшая экономия получалась на стоимости сена, так как отец нанимал луга, которые скашивались нижними чинами. Зная, что командир полка получает значительную экономию, начальство не только требовало полной исправности полкового хозяйств, но и разную неположенную роскошь (например, дорогую обмундировку тамбур-мажоров), и без стеснения, при своих наездах, останавливалось у командира полка, жило у него по несколько дней, причем его приходилось поить и кормить на славу, выписывая издалека разные деликатесы. Сверх того, существовал обычай, что все штабные чины столовались у командира полка. В общем, кажется, это было для моих родителей время наименьших материальных забот. За это время отец успел отложить небольшой капитал (кажется, около двадцати тысяч рублей» (149, I, с. 18–19). А. И. Деникин писал о «помещичьей психологии» – пережитке прошлого, «которого придерживались еще некоторые батарейные командиры, смотревшие на батарею, как на свое имение» (56, с. 79). Некоторые высшие начальники с успехом пользовались хозяйственной смекалкой подчиненных, другие пытались бороться с этой психологией, что не всегда удавалось: в полковой семье, да у хорошего хозяина все бывало шито-крыто. Тогда оставался только один способ: злая ирония. Популярным был анекдот о полковом смотре, на котором перед дивизионным начальником эскадрон за эскадроном проходили все более тощие и заморенные кони. Глядя на красноречивую мину инспектора, полковой командир возопил: «Ничего не могу поделать, Ваше Превосходительство! И чем только не кормим: и отрубями, и морковью!.. Видно, порода такая.» – «А вы овсом попробуйте, полковник, овсом!..». А вот уже не анекдот, а быль: на завтраке, который дал командующему округом будущий известный генерал П. К. Ренненкампф, командовавший тогда гусарским Ахтырским полком, прославленный своим остроумием генерал М. И. Драгомиров, поморщившись, отставил бокал шампанского; встревоженный Ренненкампф спросил, что он, вероятно, не любит эту марку вина? «Да, – ответил Драгомиров, – не выношу, пахнет овсом» (64, с. 385).

Крали у казны, обворовывали солдат и матросов, обирали и детей – кадет и юнкеров. Практически все, кто вспоминал свою учебу в военно-учебных заведениях, вспоминают плохой стол и легкое чувство голода, а кадетско-юнкерские песни непременно упоминают «вора-энонома». Вступивший в командование Пажеским корпусом Н. А. Епанчин столкнулся с сильными злоупотреблениями, начиная от того, что при расходах на питание пажей показывались «мертвые души» из числа приходящих экстернов и «…некоторые члены того же комитета (хозяйственного. – Л. Б.)… не стеснялись брать себе на дом пищу из пажеского котла…», и кончая, при фиктивных счетах, расходами на освещение, втрое превышавшими потребности, на отопление («…оказалось, что имеется как раз годовая пропорция, так что нового топлива совсем не нужно было. Очевидно, что это была экономия за прежнее время, которая не принималась в расчет при новой поставке топлива, и очевидно было, что на 1901 г. подрядчик ничего