Читать книгу - "Архитектура. Как ее понимать. Эволюция зданий от неолита до наших дней - Мария Борисовна Элькина"

интервалы. Очевидно, некоторая унификация была необходима, вопрос заключался только в соотношении допустимых различий и обязательных сходств. Регулирование застройки происходило и в Средние века, но тогда его цель заключалась скорее в соблюдении правил общежития. В Сиене, например, однажды запретили выступающие на консолях лоджии, чтобы они не создавали опасность для прохожих и не загораживали улицы от света. И все же слишком строгих указаний, сообщающих улицам общий визуальный тон, тогда не существовало.

Один из первых современных дизайн-кодов появился в Риме: при папе Григории XIII всем владельцам новых участков предписали строить дома с высоким фасадом по красной линии. В Лондоне правила застройки приняли после пожара 1644 года. Наиболее строгими регламентами известны города Пруссии: дома в районах Фридрихсхайн и Доротеенштадт в XVII веке в Берлине должны были быть всегда одного и того же оттенка серого цвета. Фридрихштрассе представляла собой коридор из практически идентичных строений.

Санкт-Петербург цельностью вида обязан указу основателя, Петра Великого: строить «единой фасадою» по красной линии. Высотные регламенты при этом менялись от обозначения минимального количества этажей для разных типов улиц при Екатерине II в 1760-е годы до запрета строить выше козырька Зимнего дворца в 1840-е при Николае I.

Не любые особенности среды зависят от прописанных законов. Уместная в северном климате привычка штукатурить и красить стены в Петербурге возникла не благодаря чьей-то мудрости, а из-за дурного качества местного кирпича. Узкие фасады домов в Амстердаме появились из-за дороговизны видов на канал.

Регламенты не определяют совершенно все, они только задают рамки, в которых город может меняться. Предписывая количество этажей или форму крыши, вы не решаете, что будет внутри дома. Современные градостроительные регулирования гораздо сложнее тех, что появлялись несколько сот лет назад, они могут, скажем, определять минимальные расстояния между остановками общественного транспорта или ставить размер налога в зависимость от плотности и типа застройки. Но и самые замысловатые стандарты только задают границы возможного, обеспечивают соблюдение некоторых условий, но не определяют будущее, вынужденно оставляя его непредсказуемым.

Последствия вводимых ограничений не всегда возможно наверняка просчитать. В Нью-Йорке, где раньше, чем во многих других местах, появилось массовое высотное строительство, в 1916 году был принят Закон о зонировании. Двумя годами ранее Эквитабл-билдинг, на тот момент самая высокая постройка в городе, заслонила собой солнечный свет для соседних кварталов. Тогда придумали правило, что высокая часть здания может занимать только четверть от площади его отпечатка. С тех пор дома стали стараться строить во весь квартал, чтобы и башни были как можно больше в основании, а значит, и выше. Нью-Йорк в итоге стал гибридом привычного приятного для прогулок европейского города и мощного силуэта вертикалей – вероятно, одного из самых важных образов всего прошлого века.

Понимание города стало еще раз радикально меняться в XIX столетии, на волне быстрой и болезненной урбанизации. Слово «мегаполис», использующееся по отношению к очень большим городам сегодня, означает не то же, что столица. Мегаполис может вовсе не быть административным центром и тем не менее процветать за счет собственных ресурсов и способности привлекать все новых и новых людей. Нью-Йорк – не столица США и даже не столица штата Нью-Йорк.

Промышленные центры, предлагавшие работу на многочисленных фабриках, оказались не в состоянии обеспечить достойные условия жизни для большинства. Мрачные описания Лондона Чарльзом Диккенсом и Петербурга – Достоевским близки к действительности. По большому счету для мира возникшая тогда проблема не решена до сих пор, но XX век предложил по крайней мере две модели, которые могли бы помочь с ней справиться.

Самый очевидный способ разместить много людей на сравнительно небольшой территории – увеличение этажности. Дело не в новой эстетике. Виды, подобные манхэттенскому, состоящие из довольно плотно расположенных монотонных простых вертикалей, как мы видели, можно было обнаружить в Италии задолго до открытия Америки. Небоскребы означали, кроме всего прочего, увеличение плотности.

Рост городов вверх предполагал, что должна принципиально измениться система передвижений. Или дороги должны были стать слишком широкими, что и произошло много где, или… Очевидной альтернативой расширения проезжей части казалось использование подземных и надземных пространств.

Впервые в виде теории идея о разделении потоков транспорта и пешеходов высказана довольно давно, еще Леонардо да Винчи. Практически это произошло еще раньше в Венеции, где по улицам невозможно передвигаться иначе как пешком, а транспортными артериями стали каналы. В 1910-е годы многоуровневый город будущего появляется в фантазиях итальянца Антонио Сант-Элиа. В 1920-е годы, когда ударными темпами строился Нью-Йорк, Харви Вили Корбетт предложил отдать глубокие подземные уровни поездам, тоннель под проезжей частью предназначить для быстрого движения автомобилей, уровень земли оставить для городских поездок, а для пешеходов соорудить аркады вдоль зданий на уровне второго этажа и соединить их мостами.

На Манхэттене на такой шаг не пошли, а в последние годы и вовсе ограничили движение личных машин, но вот в городах Азии предсказание Корбетта сбылось. Многие из них превратились в настоящие лабиринты, где вы можете даже и не чувствовать, какой уровень следует считать условно «нулевым».

Сегодня архитекторы и инженеры пророчат пришествие «вертикального города», где передвижение вверх или вниз будет таким же естественным и необходимым, как в разных направлениях по поверхности.

И все-таки чаще происходит рост города вширь. Большие однообразные кварталы бетонных многоквартирных домов, разделенные просторными автомобильными дорогами, простирающиеся на километры и километры. Такой тип районов, встречающийся на всех континентах и почти во всех странах, везде похожий сам на себя, был изобретен как «лекарство от всех болезней». Архитекторы искали рациональный выход для бедного населения, живущего в недостатке пространства, света и коммуникаций.

Редкий путешественник с любопытством посмотрит на то, что в итоге получилось из их лучших устремлений, однако благородство намерения и хотя бы отчасти достигнутая цель создания более справедливого города многое оправдывают.

В архитектуре довольно рано увидели социальный инструмент. Витрувий в первом известном учебнике по профессии описывает, как устройство разных типов зданий должно соответствовать потребностям общества: каким должен быть храм, какими – бани, каким – дом патриция и так далее. Идея социального жилья впервые встречается еще в заметках Леонардо да Винчи, но только в XX веке она становится важнее чуть ли не всех остальных.

Наиболее известный вдохновитель «безликих окраин» – Ле Корбюзье, придумавший в 1920-е годы «Лучезарный город». В нем высотные бетонные дома стоят посреди просторных газонов, кварталы разделены широкими проспектами. В Афинской хартии, урбанистическом манифесте, составленном Ле Корбюзье с другими, теперь знаменитыми, коллегами в 1933-м году, предлагается строго делить города на функциональные зоны: жилые, промышленные, рекреационные и даже транспортные.

Ле