Читать книгу - "Волки Второй мировой войны. Воспоминания солдата фольксштурма о Восточном фронте и плене. 1945 - Ханс Тиль"

здесь все еще оставались бинты и лекарства и вскоре, как ожидалось, должны прибыть новые. По указанию польского командира мне предоставили единственную свободную кровать в палате на шесть коек. Вся эта обстановка спокойствия очень отличалась от того, что мне довелось видеть до сих пор.

Лагерь был скорее невелик – всего 800 обитателей из разных слоев общества. Из них нас, военных, было примерно 200 солдат и 8 офицеров. Выдаваемых пайков едва хватало на то, чтобы поддерживать в узниках жизнь, ни о какой сытости не было и речи. По утрам мы получали кофе и 250–300 граммов хлеба. В обед давали литр супа с картофелем, количество которого могло быть разным, и отдельными волокнами конины. По вечерам можно было, если имелось желание, получить от четверти до полулитра кофе.

Каждое утро проводилось построение на перекличку. Затем в составе групп разной численности некоторых заключенных отправляли на работу как внутри лагеря, так и на фермы или на предприятия за его пределами. По вечерам мы снова строились на перекличку. Затем проводились обходы помещений, охрана пересчитывала обитателей, двери бараков запирались, и вот – очередной день закончен. По ночам осуществлявшая патрулирование снаружи охрана общалась между собой, стреляя в воздух.

Обитатели лазарета пользовались некоторыми привилегиями. Контроль за нами практически отсутствовал. Мы могли даже рассчитывать на дополнительные льготы со стороны работников кухни, а польские пациенты, которым нравилось здесь лечиться, иногда вознаграждали наши услуги пригоршней табака. Одним словом, нам жилось очень хорошо.

Здесь частым гостем был комендант лагеря. Все называли его «штурмовиком», так как он особенно гордился кинжалом СА на боку, с которым никогда не расстается. Будучи трезвым, что, впрочем, бывало редко, он с удовольствием снисходил до беседы со мной и вспоминал веселые времена, когда он служил в немецкой армии[72].

Я явно пользовался расположением этого человека, и мне иногда удавалось добиться послаблений для тех, кто в какой-то момент успел провиниться.

Неприятной слабостью здешнего коменданта было то, что он любил регулярно перемещать людей из одного барака в другой, независимо от того, стояли сейчас день или ночь. Мне казалось также, что ему очень нравилось гонять обитателей лагеря по территории по одному или группами, пока они совсем не выбивались из сил, чтобы двигаться дальше. Скрестив руки на затылке за шеей, согнув ноги в коленях, заключенные прыжками двигались вперед, пока не падали. Либо то же самое упражнение, но каждый должен был идти след в след за своим товарищем, и так – вверх-вниз – до полного изнеможения. Охрана особенно любила устраивать эти упражнения там, где были лужи с водой. Особенно комендант любил устраивать эту процедуру для женщин. Однако при этом охрана не устраивала никаких зверств.

Двум солдатам, которые пытались устроить побег, не повезло: они были пойманы. Их сильно избили, и им следовало лишь поблагодарить свои железные организмы за то, что остались живы. Для тех, кто был способен передвигаться, существовало множество возможностей бежать. Тогда еще за территорией лагеря не было многочисленных постов, а граница по Одеру и Нейсе была очень слабо укреплена[73].

Большинству смельчаков, которые пытались бежать, сопутствовала удача, и мне оставалось только проклинать свою сильно загноившуюся ногу.

Притом что число больных постоянно росло, запасы перевязочных материалов, средств дезинфекции и лекарств однажды подошли к концу. Пополнения запасов не было. Кормили нас все хуже, а насекомых-паразитов становилось все больше. Снабжение водой было очень скверным; супа практически не давали, а по мере того, как становилось жарче, стремительно росло количество крыс.

Произошло то, что нельзя уже было больше отрицать или держать в секрете: появились первые умершие от брюшного тифа. Однако в этом случае официальный диагноз был один: сердечная недостаточность. Но болезнь распространялась стремительно, и симптомы были всегда одинаковыми: сначала головная боль, лихорадка, которая через некоторое время заканчивалась безболезненным сном. Зубы умерших, как повсюду судачили, всегда и у всех были черного цвета. У двух могильщиков постоянно была работа. Через некоторое время были созданы специальные отдельные палаты для заболевших мужчин и женщин, а один из бараков за территорией лагеря стал использоваться как карантинный.

Повсюду были больные. Еду потерявших аппетит, а также умерших, которые не могли больше есть и о которых мы всегда докладывали начальству на полдня позже, мы с удовольствием делили между теми, кто был еще здоров.

Меня поместили в другое помещение и назначили «ответственным» за несколько других палат с больными, в том числе и за ту, где лежал я. Среди женщин-уборщиц была одна, с которой было приятно поговорить. Она всегда была в хорошем настроении и не позволяла себе унывать. Это была немка из Прибалтики графиня Б. Там у нее остались огромные земельные владения, которыми, как я думаю, она прежде умело управляла своими изящными, но сильными руками. Конец этой женщины был странным и неестественным. Она вела трудную битву с вшами и другими человеческими насекомыми-паразитами; кроме того, она ухаживала за двумя стариками из Риги. Один из них был пастором, второй – адвокатом. Оба они были ее старыми друзьями, и все трое были очень привязаны друг к другу. Оба умерли практически друг за другом. А через несколько недель и саму графиню добили вши и брюшной тиф. Ей так и не довелось показать мне свои владения[74].

Мероприятия против вшей проводились ежедневно. От них избавлялись, тщательно обрабатывая нашу одежду и одеяла. Но уже на следующий день после очистки полчища паразитов возвращались в прежнем количестве, будто их и не уничтожали. Особенно от этого нашествия страдали женщины. Как-то я видел, что даже ножницы оказались бесполезными, чтобы остричь волосы, в которых, как минимум, на длину пальца копошилась плотная масса насекомых, будто в медовых сотах. Естественно, ни у кого не было щеток и расчесок – они стали такой же редкостью, как и мыло, и вот уже много времени, как люди ничего не могли поделать с ними с помощью лишь стирального порошка и небольшого количества воды. В отчаянии я разрешил всем пациентам трижды в час давить их на себе, лишь бы не быть съеденными заживо этими отвратительными существами. А тем, кто был чувствителен к укусам постельных паразитов, как, к сожалению, и я сам, было разрешено ночевать на столах или под ними, так как там кусали не так часто.

Каждый день все время мы посвящали изнурительной борьбе против того, что без всякого смысла было устроено нашей администрацией: терзающего голода, вшей, блох, других постельных паразитов. Одновременно мы пытались лечить