Читать книгу - "Китай в эпоху Си Цзиньпина - Иван Юрьевич Зуенко"

существующем виде подобные системы вряд ли представляют серьезную угрозу свободе личности и мало чем отличаются от многочисленных корпоративных программ лояльности, на которые с удовольствием подписывается сам человек. Другое дело, что необходимые инструменты для создания подлинно оруэлловской системы социального контроля уже получены: и речь в данном случае не только про средства сбора и обработки «больших данных», но и про грандиозную сеть видеокамер слежения, опутавшую всю страну и дополненную системой распознавания лиц.

Регионы со «сложной оперативной обстановкой» — прежде всего Синьцзян — стали полигоном для обкатки инструментов по социальному контролю. Развитые системы искусственного интеллекта, умеющие распознавать по видео не только лица, но и походку людей, здесь используются не только для того, чтобы фиксировать мелкие правонарушения (типа перехода улицы в неположенном месте), но и с целью контроля буквально всех передвижений и действий конкретного человека.

Сканеры, которые распознают лица и идентифицируют личности посетителей, установлены перед входом в торговые центры, на автозаправки и в другие общественные места. В полицейской базе данных хранится информация на каждого жителя региона, включая «отпечаток» радужной оболочки глаза, что — в духе боевика Стивена Спилберга «Особое мнение» — препятствует тем, кто хочет уйти из-под контроля властей, просто подделав удостоверение или изменив внешность. У Спилберга герой Тома Круза решает вопрос, сделав у подпольного хирурга операцию по смене глаз. Однако китайские власти играют на опережение. Так, в Синьцзяне ими инициирована масштабная кампания по сбору у местного населения ДНК-материалов. Это позволит вычислить преступника даже при минимальных уликах[162].

Безотносительно нашего отношения к этим экспериментам, они явно будут не только продолжаться, но и поставляться на экспорт. Таков «дивный новый мир», в котором всем нам жить.

Очерк пятнадцатый. Новый язык китайской дипломатии[163]

Первые годы нахождения Си Цзиньпина у власти показали, что он отвечает на мощный запрос китайского общества, связанный с националистическими настроениями. Если говорить просто, Китай хочет занимать в мировой политике то место, которое соответствует его экономическим успехам и тысячелетним традициям. Естественно, что прежняя пассивная внешняя политика уже не могла обеспечить его. Причем при Си Цзиньпине внешняя политика не только стала более активной, изменились и принципы ее информационного сопровождения. Пожалуй, именно это стало наиболее заметной «приметой времени», поскольку новый язык китайских дипломатов настолько диссонировал с прежним образом выдержанных восточных мудрецов, что это попросту шокировало. И, нужно сказать, не только политических оппонентов, но и партнеров Пекина.

Рассвет «дискурсивной силы»

Во многом этот качественный сдвиг был связан с переходом в философии информационного сопровождения внешней политики — от «мягкой силы»

к тому, что в зарубежной аналитике назвали «дискурсивной силой». При этом китайский термин, который используется для обозначения этого понятия, имеет несколько иной оттенок — хуаюйцюнь, то есть «право на голос».

И действительно, в основе перехода к «дискурсивной силе» находилось разочарование в прежних способах донести до мирового сообщества свой голос, свое видение мирового порядка. Увлечение «мягкой силой» (китайцы предпочитают использовать более конкретный термин «культурная мягкая сила»

) началось с 1990-х годов, когда под впечатлением от победы США в «холодной войне» столь убедительными казались идеи представителей западной неолиберальной политологической школы, включая Джозефа Ная[164].

В 1993 году 38-летний Ван Хунин

(на тот момент декан факультета международной политики Фуданьского университета , а в будущем член Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК и ведущий идеолог Китая) опубликовал статью «Культура как национальная сила: мягкая сила», в которой обосновал необходимость активнее пропагандировать величие многотысячелетней китайской культуры, полагая, что интерес и уважение к китайской культуре неизбежно будут приводить к уважению китайского государства и облегчат тому защиту его интересов на международной арене.

Важной вехой на пути продвижения «культурной мягкой силы» стало создание сети Институтов Конфуция

, первый из которых был открыт 21 ноября 2004 года в Сеуле.

Активный период увлечения «мягкой силой» завершился уже при Си Цзиньпине, во второй половине 2010-х годов, когда стало понятно, что действия Пекина все чаще воспринимаются зарубежными партнерами «в штыки». А увеличение финансирования китайских культурных и образовательных учреждений за рубежом приводит не к популярности Китая, а к настороженности в его отношении. Окончательно все точки над i расставил разрыв с США, датируемый 2018 годом. В этот момент резко сократились программы научного и гуманитарного обмена между странами, из 118 институтов Конфуция в США 104 института было закрыто, а еще четыре находятся в процессе ликвидации; оставшиеся же собираются провести ребрендинг и работать под другой вывеской[165].

Тогда-то для Пекина и стало очевидно: важно не то, что происходит на самом деле, а то, как об этом напишут в Интернете. А интернет-контент в современном мире в основном производится на Западе и на английском языке. В результате не только сам Запад, но и соседи Китая смотрят на него глазами Запада.

«Кто владеет дискурсом — тот владеет властью», — начали писать китайские интеллектуалы, творчески домысливая идеи Фуко в соответствии с политическим запросом[166]. Во главу угла была поставлена возможность определять и артикулировать, что такое Китай, что происходит в Китае и в мире, то есть контроль над дискурсом. Иначе говоря, для того, чтобы защититься от информационного давления оппонентов и обеспечить плодотворные условия для осуществления своего внешнеполитического курса, нужно было заставить весь мир смотреть на Китай глазами самого Китая!

Например, навязываемые США представления о Китае как о главной опасности для мирового порядка во многом базируются на абсолютизации дихотомии автократизм /демократия. Отвечать Китай может по-разному, и дискурсивные подходы как раз предполагают не прямую пропаганду, а попытку воздействовать на нарративы, на то, в каких категориях и каким образом в мире рассуждают о китайской модели и пути развития.

Выступая 19 августа 2013 года на Всекитайском совещании по пропагандистской работе, Си Цзиньпин потребовал «рассказывать миру о Китае, нести вовне голос Китая», «прилагать усилия для создания новых концепций и новых категорий и выражений, которые объединяют Китай и зарубежные страны»[167].

Именно такой концепцией и является уже упоминавшаяся на страницах этой книги идея «сообщества единой судьбы человечества», продвижение которой можно оценивать как часть борьбы за дискурс с «дискурсивным гегемоном» — США.

При этом «дискурсивная сила» не ограничивается лишь политической риторикой. Фактически под этот зонтичный термин подпадает все многообразие невоенных методов достижения мирового лидерства, включая распространение своих управленческих, технологических и финансовых стандартов