Читать книгу - "Театр – волшебное окно - Коллектив авторов"

class="v">Беззвучный лист, сорвавшись с ветки клена,

В траве горит. Земля обожжена

Предутренним осенним серебром.

Изломы жести с мрачных постаментов

Зовут барокко мирное на смену

И стынет магмой черное габбро.

В рулонности газонного листа

Стволы дубов торчат карандашами,

И влага на щеках у Мандельштама

Зеркальной непрозрачностью чиста.

Здесь на аллеях жив двадцатый век —

Мучительный и противоречивый.

И время, завихряясь без причины,

Разбрасывает желуди в траве.

Измучена эпохою, прильнув

К осколку бронзы хрупкими плечами,

Застыла вечность в шали из печали,

И век склонился, чувствуя вину.

Оплакав тень, свеча легла у ног,

Расплывшись нагноившеюся раной.

Поэзия, страдание и Анна

Слились в неразделимое одно.

3. В саду фонтанного дома

За бредящей стихами подворотней,

Столетья на эпохи разменяв,

Чернеют камни – так потусторонни,

Но так реальны тени на камнях.

По анфиладам – призрачные лица

Музейною легендой о былом,

И только контур флигельной жилицы,

Укутанный накидкою-крылом,

Спускается на бронзовый подрамник,

Туда, где клены, память сторожа,

Дежурят у единственной парадной

Единственного в мире этажа.

В саду – рояль, в окне – виолончели,

И перекличка музыки веков

В плафонный шар холодного свеченья

Врывается горящим мотыльком.

На мраморе белеет хрупкий профиль —

Жемчужина над выпуклостью дат.

Переплелись мелодия и строфы —

Не разделить пространству и годам.

Коронами – трепещущие блики

На опаленной кроне сентября,

В аллее сада тени двух великих,

Соприкоснувшись, тихо говорят —

Ни лиц не разобрать, ни разговора.

Под шелест листопадных голосов

Крупицу счастья вместе с пудом горя

Перетирает время-колесо.

Тумановые мантии набросив,

Друг к другу приноравливая шаг,

Задумчиво история и осень

Листами пожелтевшими шуршат.

65 минут без солнца. Эссе

Александр Медведев

«Солнца нет» – это микс элементов биомеханики, конкретной и электронной музыки, цифрового и аналогового света… Можно и далее выявлять компоненты действа режиссера Антона Оконешникова и сценаристов Анастасии Букреевой и Анны Соколовой по мотивам либретто А. Крученых и В. Хлебникова к опере «Победа над солнцем» и поэмы В. Маяковского «Хорошо». Но это будет формальной алгебраической поверкой гармонии спектакля, который разыгрывается на площадке Новой сцены Александрийского театра. Он действительно гармоничен.

Старинный театральный эффект «черного бархата» концентрирует внимание зрителей на фактически небольшом, но динамичном пространстве, в котором неожиданно появляются и так же внезапно пропадают лица и фигуры актеров. «Черный бархат» поглощает свет, – гасит лучи солнца, – сливает третье измерение в одну плоскость или, наоборот, являет представление о космической бесконечности, словом, он идеален для модели пост-солнечной среды. Однако обнаружить зрительные потенциалы этого футуристического мира – пейзажа после битвы – и странных людей, победивших солнце, помогает изощренная технологичность световой инсталляции спектакля. «В темноте поймешь сильнее, кто в театре всех важнее» – гласит старая театральная поговорка. В самом деле, бесценным напоминанием о единстве техники и искусства оказывается роль Игоря Фомина, художника по свету.

Контрапунктом световой инсталляции выступает звуковое оформление спектакля. Это симбиоз псевдо-шаманских заклинаний, хлыстовских радений, будетлянской зауми, имитирующей праязык и пророчествующей о грядущем новоязе. Это игра голоса со смысловыми сдвигами, сжатыми в минималистическую форму музыкальных сэмплов. В живой звук вплетено цифровое «кодирование» зрителя – саунд-дизайн Даниила Коронкевича: нойз (шумы), немузыкальное применение инструментов и музыкальное использование бытовых предметов. Такова музыка сфер, услышанная постановщиками спектакля. В ней солирует удивительный инструмент – «чудо-машина» – гибрид механического пианино с разновидностью подготовленного фортепиано. Звук в таком фортепиано создается с помощью различных предметов, помещенных на струны или на молоточки. В результате фортепианное звучание совмещается с перкуссионным и создается особый неповторимый звук. Изобретателем подготовленного фортепиано считают Джона Кейджа, его дух органичен русскому футуризму, мутирующему и проявляющемуся, в том числе, в современных театральных постановках, его нельзя не распознать в «чудо-машине». Зрительно организм этого агрегата – классический музыкальный инструмент, нафаршированный элементами автомобильной механики и остатками советской лампы, он претендует быть живым, порою более чем люди в спектакле. Цифровой поток преобразует реальные предметы, стирает грань между органикой и механикой, между реальностью человеческой и компьютерной.

Особое обаяние спектакля, достоверность планетарной эпопеи, происходящей, так сказать, в алгоритме jpeg-формата – сжатой до шестидесяти пяти минут, достигается благодаря молодому задору и в то же время сосредоточенности актеров, студентов, стажеров Александрийского театра, учеников музыкального руководителя театра Ивана Благодера. Пластика и хореография Алексея Салогуба органичны ритмическому рисунку света и звука спектакля, танец становится полноправным выразительным средством общей мультизауми спектакля «Солнца ьнет».

Солнцепобедное ахроматическое решение костюмов предлагает сценограф и художник Елена Жукова. Победители облачены в модное пепельное худи (англ, hoodie от hood «капюшон»), разновидность свитера из мягкого трикотажа с капюшоном, которое она искусно превращает в ремейк костюмов К. Малевича и одновременно П. Брейгеля.

Кино давний соперник театра, его приемы в передачи ближних и дальних планов, а также крупных, приближающих лица героев, органично встроены в спектакль. Движется платформа – фрагмент трибуны стадиона, – на которой помещаются зрители; гироскутеры перемещают актеров; вращения, перемещения – неотъемлемая кинетическая сущность спектакля. Подобное зрительное членение действия помогает, не нарушая впечатления синхронности анти-солнечного «восстания масс», заострить внимание на психологическом пульсе личности – одного из массы. Стаффажные фигурки в отдельные моменты оживают, количественное, статистическое – приобретает драматические черты, меняется ракурс восприятия происходящего катаклизма, количественная отстраненность перерастает в личную вовлеченность. Событие становится историей. Зрелище в какой-то момент оборачивается переживанием.

Неофутуристическая технологически «навороченная» постановка, как ни странно, выявила, присущую человеку, неизбывную первородную дикость как стихию творческого начало. Обозначила извечное стремление к хаосу для создания мечты о новом космосе, новом солнце. Не случайно утопия Кампанеллы называлась «Город Солнца» – проект установления вечно счастливой жизни. Если во времена творения оперы «Победа над солнцем» Маяковский был солидарен с Силачами А. Крученых, грозящих Солнцу: Задернем пыльным покрывалом / Заколотим в бетонный дом, то спектакль «Солнца ьнет» завершается словами другого, обновленного – просветленного – Маяковского:

Я земной шар чуть не весь обошел,

и жизнь хороша, и жить хорошо,

а в нашей буче, боевой и кипучей

и того лучше.

Вероятно,