Читать книгу - "Масоны и революция - Арон Яковлевич Аврех"

Яковлев пытается откреститься от Каткова тем, что награждает его, по выражению Е. Д. Черменского, «нелестными эпитетами», но как это может удаться, если, как справедливо констатирует тот же Е. Д. Черменский, он «почти дословно позаимствовал» у Каткова его версию о «масонском заговоре»[92].

Более того, Н. Яковлев достаточно энергично защищает Каткова на страницах своей книги от… советолога Лакера. Приведя его слова: «Предположение о том, что масоны коллективно сыграли важную роль в революции, не разделяется большинством специалистов по советским делам», он парирует их следующим образом: «Но и Лакер решительно ничего не доказал, не отношение к войне и миру в 1917 г. отличало масонов от других в правящем классе, водораздел проходил не там, масонов объединяло стремление взять власть в руки буржуазии, частью которой они и являлись. Все остальное было сферой тактики»[93]. Как видим, Н. Яковлев уходит от ответа на прямой вопрос, подменяя его другим.

Подчеркивание своей классовой позиции, с тем чтобы откреститься от Каткова, помочь Н. Яковлеву не может, ибо метод исследований и Каткова, и Н. Яковлева ненаучен.

Читатель вправе предъявить претензию: версия Н. Яковлева вас не устраивает, какова же ваша собственная? Попытаемся дать свое объяснение.

Появление в России масонских лож где-то в 1908–1910 гг. было несомненной реакцией части буржуазной интеллигенции на поражение революции и воцарение в стране столыпинского режима, причем реакцией трусливой и приспособленческой. Люди, искренно считавшие себя хотя и не революционерами, но левыми и демократами, а на самом деле дюжинные либералы, также искренно себя обманывали, полагая, что, становясь масонами, они не прекращают, а лишь видоизменяют борьбу за «свободу». Масонство соблазняло их (а также оправдывало) тем, что центр тяжести переносился на тайную деятельность в смысле смены прямых действий закулисными ходами, привлечения влиятельных в эшелонах власти людей («графьев и князьев»), воспитания «братства», идей справедливости и пр. Кроме того, те, кто были, скажем, кадетами и прогрессистами, могли дополнительно оправдывать себя в собственных глазах и тем, что они по-прежнему остаются в партийных рядах, а участие в масонском движении лишь дополняет и помогает их основной политической деятельности. Что же касается беспартийных членов лож, то здесь, на наш взгляд, едва ли не определяющим мотивом вступления был чистый снобизм. Не подлежит сомнению, что масонское поветрие совершенно не коснулось тех, кто стоял правее прогрессистов и кадетов: в числе масонов не было ни одного октябриста.

Более или менее близка, по-видимому, к истине и названная Некрасовым цифра в 300–350 человек. Вероятно, наряду с ложами, так сказать, широкого профиля, были созданы и думская, и журналистская, и, возможно, другие ложи, организованные по профессиональному признаку. Несомненно, помимо столиц, имелись ложи в некоторых провинциальных городах, например в Киеве.

Главный вопрос и по трудности, и по значению, который возникает перед исследователем в свете имеющихся материалов, – это вопрос о том, была ли одна масонская организация, объединенная одним руководителем, или их было две, как свидетельствует Кускова, настаивая на том, как и Некрасов, что их организация не имела ничего общего с традиционными масонскими ложами французского происхождения. На наш взгляд, была все-таки одна организация.

Прежде всего обращает на себя внимание расхождение в показаниях членов второй, якобы не связанной или порвавшей с первой, организации относительно времени ее возникновения. Кускова явно имеет в виду 1905–1906 гг., и нет сомнения, что она (и на это уже обращалось внимание) по старости лет путала масонов с «Союзом освобождения». Некрасов датой окончательного разрыва с прежним, французским масонством называет 1910 г., объясняя это необходимостью очиститься не только от морально нечистоплотных, но и опасных по своим связям с царским правительством людей, таких как князь Бебутов и М. С. Маргулиес. С этой целью, свидетельствует он, масонская организация в 1909 г. была объявлена распущенной, но на деле взамен нее в следующем году была создана новая. Забегая вперед, скажем, что Некрасов здесь подменяет одну историю другой. Как будет показано в другом месте, разрыв масонов с указанными двумя лицами имел другой характер и не был связан с процессом выделения в особую организацию, сознательно порывающую с французским «Великим Востоком», как уверял Некрасов[94].

Мельгунов же упорно настаивает на 1915 г. как на дате рождения отличной от прежней масонской организации. Это свидетельство для нас столь же обязательно, как и предшествующее, потому что Мельгунов в данном случае выступает не как историк, а как осведомленный современник: его самого звали в эту организацию[95].

На наш взгляд, более точной датой будет 1912 год. Как Чхеидзе и Гальперн, так и Керенский и Оболенский называют именно этот год. Мельгунова, по-видимому, не столько подвела память, сколько неверное умозаключение: раз его, Астрова и других звали в эту ложу именно в 1915 г., значит, тогда она и возникла. На самом же деле она, по-видимому, просто повысила в это время свою активность, что было вполне объяснимо, учитывая такие события, как образование «Прогрессивного блока» и закрытие царским правительством, несмотря на протесты последнего и всей цензовой общественности, сессии Думы.

То, что новая масонская организация появилась где-то в 1912 г., а не раньше и не позже, также вполне объяснимо. Объединяющим стимулом для части либералов и оппортунистов от «социализма» послужили разочарование в III Думе, пятилетняя деятельность которой по части «реформ» окончилась полным провалом, и новый мощный революционный подъем.

Отметим, однако, что звали Мельгунова, а также Астрова в эту безритуальную организацию вполне старые, традиционные, ритуальные масоны: В. П. Обнинский (член кадетского ЦК, покончил самоубийством в 1916 г. – А.А.), Н. Н. Баженов, С. А. Балавинский[96] Следует в связи с этим обратить внимание и на то, что Некрасов порвал с Бебутовым и Моргулиесом вместе с М. М. Ковалевским, князем Орловым-Давыдовым и им подобными, т. е. в одной компании с традиционными масонами.

В отличие от других, указывал Мельгунов, это была чисто политическая организация. «Так, по крайней мере, мне ее изображали входившие в нее члены. Как чисто политическая, эта организация считалась правоверными масонами ложей “нерегулярной”, т. е. не зарегистрированной по статуту»[97].

Иными словами, правоверные масоны сознательно создали «незаконную» ложу, придав ей исключительно политический характер. Незаконность состояла в том, что ее создание не было санкционировано «Великим Востоком Франции». Как уже указывалось, на какие бы течения ни разбивалось всемирное масонство, для всех их бесчисленных толков и направлений существовал и существует и поныне один общий закон: всякая новая ложа считается истинно масонской только в том случае, если она создана с согласия и уполномочия вышестоящей масонской организации. В противном случае она для масонов просто не существует. В этом и заключается смысл словечка