Читать книгу - "По орбите - Саманта Харви"

В смысле?

Отвечаю на вопрос твоей жены: картина посвящена псу.

И только теперь — когда Пьетро возвращает открытку, протягивает руку и пожимает худощавое плечо Шона, прежде чем уплыть к себе, — Шон впервые по-настоящему замечает на переднем плане картины пса. Раньше он никогда не вглядывался в него, но сейчас не может смотреть ни на что другое. У пса закрыты глаза. На картине, где все вертится вокруг взглядов и их направления, один лишь пес не смотрит никуда, ни на кого и ни на что. Только теперь Шон замечает, какой это большой и красивый пес, и хотя он дремлет, в его облике нет ни вялости, ни тупости. Лапы вытянуты, голова гордо поднята.

На картине со столь продуманной и символичной композицией это не может быть простым совпадением, думает он, внезапно приходя к выводу, что Пьетро прав, что он понял замысел картины или что его комментарий заставил Шона увидеть совсем другую картину, нежели ту, к которой он привык. Сейчас он не видит ни художника, ни принцессы, ни карлика, ни монарха, он видит лишь портрет пса. Животное, окруженное странными людьми со всеми их причудливыми манжетами, оборками, шелками и позами, зеркалами, углами и точками обзора; люди на картине изо всех сил стараются не быть животными, и когда Шон смотрит на них в эти минуты, ему становится смешно. Пес — единственное существо на картине, не вызывающее смеха и не попадающее в капкан тщеславия. Единственное существо на картине, которое можно назвать свободным хотя бы приблизительно.

Виток 11

Всё, всё вращается и проходит.

Об этом размышляет Шон, убирая открытку в сумку, и ему становится смешно, когда он возвращается мыслями к вопросу журналистов. Как мы пишем будущее человечества? Мы ничего не пишем, это оно пишет нас. Мы — листья, кружащиеся на ветру. Мним себя ветром, хотя на самом деле мы — просто листва. И разве не странно, что все наши людские поступки лишь подтверждают, что мы животные? Разве мы не настолько неуверенный в себе вид, что постоянно глазеем на себя, выясняя, что отличает нас от других? Мы — великолепные, изобретательные и любопытные существа, которые осваивают космос и меняют будущее, хотя на самом деле единственное, что отличает людей от других живых созданий, — это умение разжигать огонь из ничего? Вроде бы только это — и это действительно изменило все, но тем не менее. Мы на несколько ударов кремнем впереди остальных видов, не более того. Шимпанзе могли бы делать то же самое, если бы наблюдали за нами и учились, и мы бы оглянуться не успели, как они уже собирались бы вокруг костров, мигрировали в более холодные края, готовили еду и так далее.

Он молится за лунных астронавтов, за скорбящую Тиэ, за тех, кто оказался на пути тайфуна. В памяти всплывает поездка в лаосский природный заповедник, где он слышал утренний дуэт гиббонов, отстаивающих каждый свою территорию; это было настойчивое монотонное пение, разносившееся по кронам деревьев. Когда Шон думает о шестерых членах экипажа здесь, на станции, или об астронавтах, летящих сейчас на Луну, он слышит эти настойчивые крики. Выходя в космос, мы делаем то же, что и гиббоны: утверждаем себя как вид, расширяем территорию. Космос — единственная дикая природа, которая у нас осталась. Сейчас, когда на Земле открыты и расхищены даже самые отдаленные регионы, Солнечная система, в которую мы устремляемся, — это всего лишь новый рубеж. За человеческими усилиями по освоению космоса скрывается извечное стремление живого расширить свою территорию. Огласить далекие просторы своим монотонным пением, чтобы затем завладеть ими.

Закрыв глаза, он слышит крики гиббонов, глухие и гулкие. Затем видит на картине пса, исполненного одержанного достоинства. Представляет, как кладет руку на теплую шею лошади и чувствует под пальцами маслянистую гладкость ее шкуры, хотя за всю жизнь он почти ни разу не дотрагивался до лошади. Как сойка порхает между деревьями на заднем дворе его дома. Как юркий паучок перебегает в укрытие. Как под водой колышется тень щуки. Как землеройка несет в зубах детеныша. Как поразительно высоко подпрыгивает заяц. Как, ориентируясь по звездам, идет своей дорогой жук-скарабей.

Выбери любое существо на Земле, и его история станет историей всей Земли, внезапно думает он. Потому что это существо может рассказать тебе обо всем. Обо всей истории мира и о его вероятном будущем.

Готовясь к ежевечернему осмотру подопечных, Тиэ видит на мониторе чудо: мыши летают кругами. Спустя неделю они отцепились от прутьев своих клеток, сообразили, как шевелить лапками в космосе, и научились справляться с микрогравитацией. Теперь — радуясь или безумствуя? — они кружат в своем модуле величиной с обувную коробку, точно маленькие ковры-самолеты. Радуясь, конечно. Это действительно похоже на радость. И хотя в том нет необходимости, Тиэ вытаскивает мышек из клеток, просто чтобы подержать их на руках.

И тут она впервые ощущает горе в полной мере. Это не укус и не удар, а что-то незаметное и удушающее. Тиэ хватается за поручень и сосредоточивается на дыхании. Внутри корабля жужжат и гудят всевозможные агрегаты, Тиэ словно живет в часовом механизме, просеивающем время через ее кости, а мама там, на вершине горы, в сине-белой полосатой блузке, строгой юбке A-силуэта и крепких прогулочных ботинках; от этого наряда возникает ощущение, будто она сразу нескольких возрастов: девочка, молодая мать и пожилая женщина, окликающая Тиэ добрым низким голосом.

Тиэ отпускает поручень и сворачивается в клубок. Висит и покачивается. Похороны матери пройдут точно в день высадки на Луну. Тиэ медленно выдыхает, возможно, при этом издав странный звук, но в отсеке так шумно, что она его не слышит. Когда ты уже хорошо освоила плавание в невесомости, можно держаться в воздухе совершенно неподвижно, не опрокидываясь, что она и делает. Подтянув колени к подбородку, медленно скользит от одного конца модуля к другому, пока не наталкивается на люк. Затем рикошетом перемещается в центр модуля.

Снаружи ночь накрывает середину Атлантики мертвенно-черным крылом, и планета исчезает.

Бывают моменты, когда кажется: поджать ноги к груди и выкрутить сальто в воздухе — это единственное, что ты можешь сделать. Шон находится в трех кубических метрах от своей каюты. Нелл и Пьетро в лаборатории завершают приготовления к совместному вечернему кинопросмотру. Роман и Антон в российском модуле играют в покер, используя в качестве фишек дисковые магниты, которые удерживают карты. Тиэ перед экспериментальной стойкой, где все еще летают мыши.