Читать книгу - "Наши за границей - Николай Александрович Лейкин"

– Восемьдесят три ступени, десять поворотов на лестнице, пять площадок, – и это они называют в третьем этаже! – горячился он. – Черти. Право, черти! Комбьян? – обратился он к извозчику, вынимая из кармана на ладонь горсть серебра.

– Huit francs, monsieur…[204] – произнес он наконец.

– Как вит франк? To есть восемь франков? Да ты, почтенный, никак белены объелся. Восемь четвертаков по сорок копеек – ведь это три двадцать! – восклицал Николай Иванович. – Мосье, – обратился он к старику, стоявшему при их приезде за конторкой и теперь вышедшему на подъезд. – Вит франк хочет… Ведь у вас такса… Не может же быть, чтобы это было по таксе…

Старик заговорил что-то с извозчиком, потом обратился к Николаю Ивановичу на французском языке, что-то очертил ему пальцем на своей ладони, но Николай Иванович ничего не понял, плюнул, достал две пятифранковые монеты и, подавая их извозчику, сказал по-русски:

– Трех рублей ни за что не дам, хоть ты разорвись. Вот тебе два целковых и проваливай… Алле… Вон… Алле… – махал он рукою, отгоняя извозчика.

Извозчик просил всего только восемь франков и, получив десять и видя, что его гонят прочь, не желая взять сдачи, просто недоумевал. Наконец он улыбнулся, наскоро снял шляпу, сказал: «Merci, monsieur» – и, стегнув лошадь, отъехал от подъезда. Старик дивился щедрости путешественника, пожимал плечами и бормотал по-французски:

– О, русские! Я знаю этих русских! Они любят горячиться, но это самый щедрый народ!

Николай Ивановичи, принимая пятифранковые монеты за серебряные рубли и в простоте душевной думая, что они выторговали у извозчика рубль двадцать копеек, поднимался в свою комнату наверх, следуя за прислугой, несшей его багаж, уже в несколько успокоившемся состоянии и говорил сам с собой:

– Два рубля… И два-то рубля ужасти как дорого за такую езду. Ведь, в сущности, все по одному и тому же месту путались, а больших концов не делали.

Глафиру Семеновну он застал заказывающей кофе. Перед ней стоял в рваном пиджаке, в войлочных туфлях и в четырехугольном колпаке из белой писчей бумаги какой-то молодой малый с эспаньолкой на глупом лице и говорил:

– Madame veut café au lait… Oui, oui…[205]

– Я кофе заказываю, – сказала Глафира Семеновна мужу. – Надо же чего-нибудь выпить.

– Да, да… Кофей отлично… – отвечал Николай Иванович. – Ты, брат, и масла приволоки, и булок, – обратился он к слуге. – Глаша! переведи ему.

– Пян и бер…[206] – сказала Глафира Семеновна. – И побольше. Боку…

– Пян-бер… – повторил Николай Иванович.

– Oui, oui, monsieur… Un déjeuner…[207]

– Да, да… Мне и жене… Ну, живо…

Слуга побежал исполнять требуемое.

XXV

Когда Николай Иванович и Глафира Семеновна умылись, поспел и кофе. Тот же слуга в потертом пиджаке и четырехугольном бумажном колпаке внес поднос с кофейником, молочником и булками. Прежде всего Николая Ивановича поразили громадные чашки для кофе, превосходящие по своим размерам даже суповые чашки. При них находились так называемые десертные ложки. Николай Иванович как увидел чашки и ложки, так и воскликнул:

– Батюшки! Чашки-то какие! Да ты бы еще, молодец, ведра с уполовниками принес! Кто же в таких чашках кофей пьет! Уж прачки на что до кофеища охотницы, а такую чашку кофею, я полагаю, ни одна прачка не вытянет.

Слуга стоял, кланялся и глупо улыбался.

– Глаша! Переведи ему, – обратился Николай Иванович к жене.

– Да как же я переведу-то? – отвечала Глафира Семеновна в замешательстве. – Ты такие слова говоришь, которых я по-французски и не знаю. Ле тас тре гран, – указала она слуге на чашки. – Пуркуа гран?

– Oh, madame, c’est toujours comme ça. Vous avez demandé café au lait[208].

– Говорит, что такие чашки нужно, – перевела Глафира Семеновна. – Верно, уж у них такой обычай, верно, уж кофейная страна.

– Ты ему про прачку-то скажи.

– Я не знаю, как прачка по-французски.

– Как не знаешь? Ведь комнатные слова ты все знаешь, а «прачка» комнатное слово.

– Ну вот поди ж ты – забыла.

– Так как же мы стирать-то будем? Ведь белье придется в стирку отдавать.

– Ну, тогда я в словаре посмотрю. Наливай же себе кофею и пей. Чего ты над чашкой-то сидишь!

– Как тут пить! Тут надо ложками хлебать, а не пить. Знаешь, что я думаю? Я думаю, что они нарочно такие купели вместо чашек нам подали, чтобы потом за три порции кофею взять, а то так и за четыре. Вот помяни мое слово, за четыре порции в счет наворотят. Грабеж, чисто грабеж.

– Да пей уж, пей. Ведь на грабеж и за границу поехали.

Слуга все стоял и глупо улыбался.

– Voulez-vous encore quelque chose, monsieur?[209] – спросил он наконец, собираясь уходить.

Николай Иванович понял слово «анкор» и воскликнул:

– Как анкор? Как еще? Ведра с кофеем принес да еще спрашивает – не подать ли анкор! Сорокаведерную бочку[210] с кофеем нам еще приволочь хочешь, что ли! Иди, иди с Богом! Вишь, как разлакомился! Анкор! Правду купец-то в Кельне на станции говорил, что здесь семь шкур дерут, – отнесся Николай Иванович к жене.

Слуга все еще стоял, глупо улыбался и наконец сказал:

– J’aime la langue russe… Oh, que j’aime, quand on parle russe![211]

– Глаша! Что он торчит? Что ему еще надо?

– Говорит, что очень любит слушать, когда говорят по-русски, – перевела Глафира Семеновна и кивнула слуге, сказав: – Але…

Тот переминался с ноги на ногу и не шел.

– Votre nom, monsieur, votre carte… – сказал он. – Il faut noter chez nous en das…[212]

– Что он говорит? Чего еще ему надо, Глаша?

– Спрашивает, как нас зовут.

– А! Паспорт? Сейчас, сейчас… – засуетился Николай Иванович.

– Oh, non, monsieur… Le passeport се n’es pas necessaire. Seulement votre nom, votre carte[213].

– Говорит, что паспорт не надо. Просит только твою карточку.

– Как не надо! Вздор… Пускай уж заодно берет. Ведь прописаться же в участке надо. Ведь не на один день приехали. Вот паспорт… – выложил Николай Иванович на стол свою паспортную книжку.

Слуга отстранил ее рукой и стоял на своем, что паспорта не надо, а надо только карточку.

– Seulement une carte… une carte de visite…[214] – пояснял он.

– Дай ему свою визитную карточку. Говорит, что паспорта не надо. Верно, здесь не прописываются[215].

– Как возможно, чтобы не прописывались. Где же это видано, чтобы не прописываться в чужом месте! Почем они нас знают! А вдруг мы беспаспортные! Вот, брат, бери паспорт… – протянул слуге Николай Иванович книжку.

– Pas passeport… Seulement la carte… –