Читать книгу - "Наши за границей - Николай Александрович Лейкин"

с улыбкой произнес: «Bitte». Глафира Семеновна съежилась, еще сильнее прижалась к уголку вагона и не брала. Николай Иванович протянул было руку, но жена остановила его:

– Не бери, не бери… Может быть, отравленные груши, чтобы усыпить нас.

– Ах, и то правда, – отдернул руку Николай Иванович. – А я хотел взять, чтобы не раздразнить его.

«Разбойник» не отставал, сидел с протянутой ладонью, на которой лежали груши, и повторял:

– Bitte, bitte… Ohne Seremonie…[154]

– Я, Глаша, возьму, но есть не буду, – сказал Николай Иванович, взял грушу и кивнул «разбойнику», пробормотав: – Данке…

«Разбойник» помолчал немного и опять произнес по-немецки:

– На следующей станции я освобожу вас от своего присутствия. Я буду уже дома.

Супруги, разумеется, ничего не поняли из его слов. Он все-таки показал им на уток и пробормотал по-немецки:

– Вот везу жене. Это мой охотничий трофей. In Russland giebt es solche Enten?[155] – задал он вопрос, поясняя жестами, но его все-таки не поняли и оставили без ответа.

Поезд уменьшил ход. «Разбойник» засуетился, схватил ружье, непромокаемый плащ и стал собираться уходить. Глафира Семеновна приняла это за угрозу и воскликнула:

– Коля! Коля! Хватай скорей свой револьвер.

Николай Иванович потянулся и быстро схватил револьвер, который лежал прикрытый носовым платком на противоположном конце дивана. «Разбойник» улыбнулся и пробормотал по-немецки:

– А! Тоже с оружием ездите. Это хорошо по ночам…

Поезд остановился. «Разбойник» поклонился супругам, еще рассыпался в извинениях и вышел из купе.

– Ну слава Богу! – воскликнул Николай Иванович, когда они остались в купе без «разбойника». – Провалился! Ах, как он напугал нас, а ведь на тебе, Глаша, лица не было.

– Ты ничего? Да ты хуже меня! – попрекнула его супруга. – Ты даже оружие забыл схватить в руки.

– Ну пес с ним. Слава Богу, что ушел. Вот охотник, а как похож на разбойника.

– Погоди радоваться-то. Может быть, и разбойник. Да нечего торжествовать, что и ушел. Очень может быть, что он влез к нам, чтоб высмотреть хорошенько нас и купе, а уж на следующей станции влезет к нам с другими разбойниками, – заметила Глафира Семеновна.

– Что ты, что ты, Глаша! Типун бы тебе на язык! – испуганно проговорил Николай Иванович и перекрестился.

А поезд так и мчался во мгле непроглядной ночи.

XXII

Невзирая, однако, на тревожное состояние Николая Ивановича и Глафиры Семеновны, сон сделал свое дело и они задремали на несколько времени, хотя и дали себе слово не спать. Первой проснулась Глафира Семеновна и даже испугалась, что спала. Она проснулась от остановки поезда на станции. Стучали молотками, пробуя колеса, перекликались рабочие, и уж перекликались на французском языке, как показалось Глафире Семеновна. Она открыла окно и стала прислушиваться – да, французский язык. Немецкого говора не слыхать, он исчез; исчезли откормленные лоснящиеся физиономии немецких железнодорожных служащих, исчезли немецкие фуражки и заменились французскими кепи, появились французские бородки на тощих лицах и на станционном здании красовались уже французские надписи. Первым, что бросилось Глафире Семеновне в глаза, была надпись «Buvette».

– Николай Иваныч, французский язык! Приехали, во французскую землю приехали! – радостно бросилась она к мужу.

Николай Иванович спал, прислонившись к уголку и держа руку на револьвере, который лежал у него на коленях. Жене нужно было потрясти его за плечо, чтобы он проснулся. Он открыл глаза, быстро вскочил на ноги и, уронив на пол револьвер, испуганно спрашивал:

– Опять разбойник? Где он?

– Какой разбойник! Мы приехали во Францию, французский язык… Может быть, это уж даже Париж.

– Не может быть! Тогда надо спросить. Что ж ты! Спрашивай… Хвастайся французским языком.

Глафира Семеновна высунулась из окна и крикнула проходившей французской бородке:

– Мосье… Кель статион? Пари? Эсе Пари?[156]

– Oh, non, madame. Paris est encore loin. A Paris nous serons le matin[157], – послышался учтивый ответ.

– Что он говорит? – осведомился Николай Иванович.

– Нет, нет, не Париж. В Париж мы приедем еще утром.

– Однако ты все понимаешь.

– Еще бы! По-французски я сколько угодно. У нас в пансионе француженка была настоящая, – похвасталась Глафира Семеновна. – Вот написано – пур ля дам; вон – пур ле месье… Вон – бювет. Тут можно выпить желающим.

– Так я, Глаша, с удовольствием бы выпил. Спроси, сколько минут стоим.

– Нет, нет. А на кого ты меня оставишь? Я боюсь. А вдруг опять разбойник?

– Да разбойник, должно быть, в немецкой земле остался. Неужели же его через границу пропустили? Наконец, ты можешь со мной вместе выйти.

– Кондуктер! – опять закричала Глафира Семеновна. – Комбьен минют иси?

– Seulement deux minutes à présent, madame. Il vous reste deux minutes.

– Me ну вулон буар…[158]

– Да, буар… Буар вен руж, а то так бьер[159], – прибавил Николай Иванович и тут же похвастался перед женой: – Все хмельные слова я отлично знаю.

Кондуктор протянул руку и сказал:

– Vous voulez prendre du vin rouge? Donnezmoi de l’argent, monsieur. Je vous apporterai tout de suite[160].

– Что он говорит, Глаша?

– Сам принести хочет нам вина. Комбьян пур бутель?[161]

– Deux francs. Dépêchez-vous, madame, dépêchez-vous[162].

– Как, тоже депешу надо? – спросил Николай Иванович. – И здесь по телеграфной депеше?

– Да нет же, нет. Давай ему скорей денег. Давай два французских серебряных четвертака. Скорей, скорей.

– Вот! – И Николай Иванович, сунув кондуктору деньги, прибавил: – Тут труа четвертак. Пусть на труа франк. А я думал, что и здесь, как в Неметчине, все надо по телеграфу, когда кондуктор упомянули про депешу-то, – отнесся он к жене по уходе кондуктора.

– Да нет, нет. Он не про депешу упомянул, а сказал: «Депеше ву», то есть поторопитесь. Здесь французская земля, здесь этого нет.

– Ну то-то. А то удивительно странно показалось. Думаю: там только обеды по телеграфическим депешам, а здесь уж и выпивка. Нет, какова учтивость у французов! Только заикнулись насчет выпивки – сейчас: пожалуйте, я вам принесу.

– Еще бы… Французы удивительно учтивый народ. Разве можно их сравнить с немцами.

– Я, Глаша, страсть как рад, что мы попали во французскую землю.

– А я-то как рада!

Поезд, однако, не стоял и двух минут и тронулся, минуя станционные освещенные вывески.

– Глаша! А выпивка-то? Где же вен руж-то? Надул кондуктор… Вот тебе и французская учтивость! – воскликнул Николай Иванович, но в это время дверь купе отворилась и в купе влез кондуктор, держащий в руке бутылку вина, горлышко которой было прикрыто стаканом.

– Voyons, monsieur… Servez-vous…[163] – протянул он Николаю Ивановичу бутылку.

– Вот за это, мусье, спасибо, вот за это мерси.