Читать книгу - "Династии Сперанских, Филатовых, Живаго, Овчинниковых и ХХ век. Записки счастливого человека - Алексей Адрианович Овчинников"

Летом Звягинцевы часто жили у нас на даче в маленьком домике, построенном дедом для моей матери. Дед их очень любил и всегда находился в хорошем настроении в их присутствии. Когда они приезжали на воскресенье, дед проводил им экскурсию по саду, показывая плоды своего труда: свои любимые яблони, редкие деревья и кустарники, скульптуры, которые он делал в саду из коряг, корней и древесных наростов. Зимой, уже после смерти бабушки, он нередко заезжал к ним, возвращаясь с работы, и оставался пить чай с вареньем, обсуждая проблемы клиники и института. Думаю, что общение со Звягинцевыми и тепло их любви и дружбы помогли деду менее болезненно пережить смерть своей жены, с которой он прожил почти 60 лет и которая умерла на одиннадцать лет раньше него.

Еще один человек в окружении деда, которого он любил и уважал, была Лидия Александровна Преображенская, сельский врач, всю жизнь проработавшая в Деденевской больнице недалеко от нашей дачи. Вместе с мужем Сергеем Павловичем, учителем местной школы, она была лучшим представителем сельской интеллигенции, умным, мягким и отзывчивым человеком. Дед советовался с ней по многим медицинским и жизненным вопросам и часто обращался, когда у него наступал период депрессии. После общения с Лидией Александровной к нему всегда возвращалось хорошее настроение. К сожалению, и Николай Васильевич, и Лидия Александровна скончались раньше деда, и он остался без этих близких ему и любимых людей. Вообще в конце своей долгой жизни, пережив и похоронив любимую жену и почти всех своих друзей и ровесников, дед, как мне кажется, чувствовал себя очень одиноким, несмотря на наличие детей и внуков. Иногда он говорил, что из его поколения уже никого не осталось, и что его жизнь слишком затянулась. Может быть, именно это заставило его самого поставить точку в своем жизненном пути после первого перенесенного им инфаркта на 97-м году жизни.

Дед был очень скромен в быту. Получая в определенный период своей жизни довольно высокую по тем временам зарплату, он, насколько я знаю, имел единственные костюм и пальто, в которых ходил на работу и ездил на дачу, а там носил всегда одну и ту же старую куртку. Спал он в Москве на узкой железной кровати, которую получил в наследство от своего отца. Из еды предпочитал щи с гречневой кашей, а на второе ему чаще всего готовили мясные котлеты с той же гречневой кашей. На даче после продажи его старого дома дед жил в своей мастерской, а до того, когда летом в большой дом приезжало много гостей и места ему не оставалось, нередко отправлялся спать в сарай на сеновал.

Будучи директором Государственного института охраны материнства и младенчества, а впоследствии Института педиатрии АМН СССР, дед никогда не пользовался служебной машиной, а покупал автомобиль и на свои деньги содержал шофера. Сам он никогда на моей памяти машину не водил, хотя, говорят, еще в 1913 году сдал экзамен и получил водительские права. Отойдя от дел и сохранив за собой лишь должность консультанта на кафедре, он рассчитал шофера и стал ездить в клинику и на дачу на метро и на электричке, целиком отдав машину сначала своему зятю, моему отцу, а после его ухода из семьи – мне. Когда воскресным вечером мы все вместе возвращались с дачи, дед, вылезая из машины, неизменно благодарил меня за то, что я его благополучно довез до дома.

Дед жил очень рационально. Он признавал только то, что было, с его точки зрения, полезно и познавательно. Он не любил современную беллетристику и редко читал газеты, прекрасно понимая, что почти все, что в них пишется, – ложь и пропаганда. Зато он любил читать журнал «Наука и жизнь», а также исторические романы и жизнеописания великих людей. Больше всего он любил Толстого и Паустовского. Он часто читал Толстого на ночь и хорошо знал все его произведения. Думаю, что он во многом разделял взгляды и образ жизни Толстого, его любовь к физическому труду и природе. Наряду с этим, насколько я знаю, он не интересовался приключенческими романами, в частности никогда не читал «Трех мушкетеров» Дюма, считая все их похождения бесполезным вымыслом. Телевизор дед смотрел редко и в кино также почти никогда не ходил, даже на отдыхе. Лишь однажды в моей жизни во время отпуска на Рижском взморье он пошел посмотреть в кино оперу Леонкавалло «Паяцы» с Карузо в главной роли.

Дед хорошо знал немецкий и французский языки, мог переводить с английского, а в конце жизни взялся за изучение чешского языка. Причины такого выбора я не знаю, но помню, что спустя несколько месяцев вечерних занятий он уже довольно свободно читал и переводил статьи и письма, полученные из Чехословакии. Он поощрял мои занятия английским языком и давал деньги на уроки, а его любимым подарком мне были разнообразные словари, которых у меня набралось довольно много.

Дед был честен во всем до беспредельности. Он ненавидел ложь, обман и воровство. Он не был религиозным человеком, но, думаю, имел очень четкий и жесткий моральный кодекс, который определял всю его жизнь, от серьезных поступков, вроде уже упомянутого выступления в защиту профессора Владимира Никитича Виноградова, которое могло стоить ему жизни, до смешных мелочей, об одной из которых я сейчас расскажу. Как все садоводы, дед любил удобрения, из которых отдавал предпочтение навозу. И вот однажды к деду пришел мужичок из соседней деревни и предложил купить у него телегу навоза. Дед купил навоз и целый день радовался, а к вечеру вдруг помрачнел и задумался. В ответ на вопрос моей матери, в чем дело, он ответил, что навоз-то, наверное, краденый и что он не должен был его покупать. Он впал в сильную депрессию и ни с кем не разговаривал. На следующее утро мать пошла к Лидии Александровне Преображенской и рассказала ей о переживаниях деда. Лидия Александровна, которая знала в нашем поселке всех и всё, улыбнулась и отправилась к председателю сельсовета. У него она попросила дать деду какую-нибудь справку о покупке навоза. Председатель долго хохотал, а потом со словами «пусть академик пользуется» выдал ей бумагу с печатью, подтверждавшую право деда на купленный навоз. Получив ее, дед успокоился.

В 1962 году в возрасте 89 лет дед решил уйти на пенсию. Кафедрой педиатрии после ухода Сперанского стала заведовать его ученица и сотрудница Раиса Львовна Гамбург, а с 1965 года – Михаил Павлович Матвеев. Но дед продолжал участвовать в работе кафедры и института, возглавив в ЦИУ проблемную