Читать книгу - "Я дрался в 41-м - Артем Владимирович Драбкин"

а они бросили свой участок обороны и побежали кто куда. И мы их, наверное, на своем участке примерно неделю не видели. Но никто из нас не собирался переправляться — немцы прекрасно понимали, что при таком течении с нашей стороны десант не может легко пройти, даже на рыбацких лодках пришлось бы тяжело.

Интервью и лит. обработка — Ю. Трифонов

Чернуха Иван Данилович

Как началась война — наш Одесский округ превратился в 9-ю армию, развернул боевые действия, а мы тоже мобилизовались и через Одессу перешли, на станцию Раздельное, собирались или в Молдавию или в Западную Украину. На какой-то станции всю дивизию нашу остановили, долго что-то мы стояли, нас погрузили и подбросили под Киев, тогда еще за 100 км где-то противник был. Мы там развернулись хорошо, целая дивизия, полный состав, все вооружены, обеспечены всем. Немцы скоро поднялись и пошли в наступление. Мы впервые как столкнулись с ними и уже до конца дрались! И они нас, и мы их переполовинили точно. Преимущество, конечно, их было очень большое, особенно в танках. У нас в дивизии их 10, а у них в полсотни танков, и прям идут один за одним, душат! Но мы там их долго задержали, они долго разбирались, окопались. Мы заняли вторую полосу, отступили, правда, у нас уже потери были очень большие.

Вы так и были во взводе разведки?

Да, так я разведчиком и был. В артполку есть НП — наблюдательный пункт, КП — командный пункт и ОП — огневые позиции. Все в разных местах. НП — это я — командир взвода разведки, мои радисты, связисты тут, командир полка. Мы сидим и смотрим за противником — где он и что делает, наносим на карту, сообщаем в штаб полка, а штаб наносит у себя и сообщает в дивизию. Это у взвода разведки была задача такая.

Первый бой — какие впечатления были?

Самый первый бой под Киевом — это был страшный бой! Во-первых, превосходство немца и в авиации, и в танках. Мы тоже сильные были и крепкие и настроены до смерти воевать. Когда мы заняли двухпозиционную оборону, и он поднялся, немец хитрый: он перед началом наступления поднял в воздух с полсотни самолетов и прямо по переднему краю нашему пробомбил, 50 самолетов по три-четыре бомбы сбросили — перемолотили наш передний край. Не успели очухаться, как танки их идут! И тут танки накрывают нас и месят. Это мы испытали в первом бою. Если бы равные были силы, так мы бы дрались, но когда нас придавили авиацией, да потом танки придушили, то тут уже. кто жив — выскочили и на вторую позицию побежали. Не знаем, сколько было там убитых, раненых, а были, наверное, и такие, кто поднял руки.

Половина нас осталась и говорим: «Вот это дааа! Вот это немец умный!» Так обидно было! Потом вторую позицию когда заняли, уже знаем его хитрость, так мы боевые порядки завели, чтоб пореже — чтоб не кучей — всех за один раз пробомбил и кончил. Начали уже учиться, чтоб меньше потерь было. А тогда мы Киев им так и не сдали и держали еще, а один раз двинулись вперед, но потом отступили.

Немец правее нас обогнал, и левее, и в сентябре окружил. Такое большое кольцо. Начали наступать и с другой стороны. Батюшки! Вот тут мы тоже думали, что же делать-то. В кольце воевали, но мы с той позиции перебрались, артиллерию поставили на прямую наводку, а они идут, и мы прям открыто бьем, а сколько можно? Десять дней подрались — ни одного боеприпаса не осталось, да и продовольствия тоже. А куда же нам деваться? Солдаты уже начинают теряться. Стрелять нечем. Как же так? Танк идет, а стрелять нечем.

Потом получили приказ: «Уничтожить материальную часть и прорываться к своим, как кто может». Вот тут и пошла такая страшная картина. В нашем полку три дивизиона. В каждом дивизионе сами все уничтожали. Штаб полка, мы — взвод разведки и полно еще всяких начальников: полка, медицины, связи, артснабжения, группа большая, человек 30. Мы дождались ночи, решили, что попробуем прорываться. Ночью ползем, вплотную подошли к переднему краю, а они как обнаружили, да как ракеты повесили, осветили нас и как начали лупить по нам минометным огнем, из пулеметов, лупят так, что ничего не слышно. Мы назад и откатились. А кто, сколько, сколько ранено и погибло — никто ничего не знает. Нас четверо откатились, мы сразу в камыш и из под огня вправо двинулись, они же поняли, что мы отступили, и будут огонь переносить, и так мы выскочили из-под огня.

Чем были вооружены тогда?

Пистолет, карабин, больше ничего у меня не было. Да и патрончиков нету, мы ж тогда тоже стреляли. В самом патроннике 5 патронов да в коробочке еще с десяток, вот и все! Плохо с этим было. Просидели мы день, как из-под огня вышли, слушали — там огонь еще долго тарахтел. Наверное, многие тогда сдались, а там все начальство полка было.

Остались: я, пропагандист полка, младший лейтенант секретного отдела и помощник начальника штаба по учету кадров. Дотемна досидели, потом еще дальше вправо продвинулись и попали как раз в какой-то хуторок, длинный, и там к реке огороды конопли большие — туда залезли и смотрим. А там одна бабушка по огороду ходит, мы ее пригласили: «Бабушка, тут немцы есть?» — «Нет, деточки, тут нету, а там на перекрестке танки стоят». — «А были?» — «Нет, тут не было!» Мы ночи дождались, прям через этот хутор пробежали, через дворы и вышли в поле. Мы думаем, что мы из окружения вышли. А сами не знаем, так это или нет. За ночь продрапали километров 50. На день останавливались, окапывались, чтоб нас никто не видел и мы никого. Потом еще одну ночь прошли.

Вдруг эти два человека — украинцы — говорят: «А куда нам идти, там уже Москва взята, а мы чего туда пойдем?» И ушли они домой. Мы вдвоем с Парамоновым остались, а он уже пожилой был, капитан, пропагандист полка. Ночь пробираемся с ним вдвоем, а день посидим. Одну ночь идем и слышим — канонада и справа, и слева. Значит, справа у нас Харьков, а слева Курск, а мы между городами. Определяем по компасу, я веду. Дошли мы