Читать книгу - "Александр Мень. Пастырь. Свет во тьме. Повесть о жизни и мученической смерти - Михаил Александрович Мень"

одобрил: действительно, таких заведений с музыкой в Москве и окрестностях было множество, народу там полно, масса командировочных, словом, проходной двор. Искать в подобных местах человека – что иголку в стоге сена. Каждому новому совету отца Миша следовал неукоснительно. Работая по чужой трудовой книжке, он назывался фамилией ее владельца. Адресами и телефонами ни с кем не обменивался, тесных контактов и связей не заводил. Одним словом, «ушел в подполье». Вроде все складывалось удачно, но сердце жгли нестерпимая горечь и обида на тех, кто, изображая борьбу с мифическими врагами народа, ломает судьбы людей. Он вынужден был перестать посещать занятия на рабфаке, прервать трудовой стаж – по тем временам немалый урон. Впрочем, разве это большая цена за порядочность, за честь отца и собственную честь, за право быть свободным от обязательств перед системой, если иные клали за это на весы собственную жизнь?!

Все получилось в точности так, как предсказывал отец. Прошел месяц, и другой, и третий – никто Михаила не разоблачил и не задержал. По прошествии времени он уже спокойно говорил себе: «Да кто, собственно, я такой, чтобы из-за меня КГБ вставал на уши? Не шпион, не диссидент, не лидер оппозиции. Не та фигура, чтобы искать…» Вечерами он занимал место в оркестре, играл популярные мелодии, выполнял заказы разгоряченной публики. Тягостное это было дело, когда вместо искусства стоял дым коромыслом, ревели пьяные голоса, шаркали танцующие ноги, раздавался звон бокалов, звяканье приборов да крики повздоривших. Но все же это было меньшим злом.

Иногда, обуреваемый любопытством, Миша звонил из автомата бывшему начальнику на прежнюю работу. Тот кричал: «Тебя отчаянно ищут, телефон оборвали!» Выяснилось, что опера пару раз приезжали в Семхоз, причем беседы вели не с отцом Александром, а с Наташей. Видимо, полагали, что с матерью у Михаила особая душевная близость и доверительность, и надеялись у нее что-нибудь выведать. Мать с отменной вежливостью отвечала: «Все понимаю, но он скрытничает. Знаем, что снимает где-то в Москве квартиру, подрабатывает в каком-то театре, – и больше ничего». Раздосадованные оперативники несолоно хлебавши убирались восвояси.

Как только Миша почувствовал, что органы от него отстали, он осмелился наведаться в институт: ему хотелось наверстать упущенное. Однако его ждал новый удар. Потупив взор, ответственный за работу с рабфаковцами выдавил, что его отчислили. Он изумился: рабфак – не основной курс, каждодневных посещений от студентов не требовали. Сдал зачеты, контрольные – и порядок! Отчислять просто так, ни за что, на рабфаке не принято, да и не он один пропускал занятия. Это было в порядке вещей: большинство из студентов рабфака работали. Ответственный мялся, кряхтел, разводил руками – увы, решение обжалованию не подлежит. Лишь спустя несколько лет, зайдя в излюбленную студентами пивную на набережной Москвы-реки, славную демократическими порядками (туда запросто захаживали и вместе посиживали и преподаватели, и студенты), они встретились с ответственным по рабфаку, вспомнили об этом случае, и тот признался: приходили из «органов» и надавили на деканат, потребовав его отчисления. Миша смекнул: «От злости за провал!» А ведь институт мог стать ниточкой, которая вывела бы оперативников на него, но они сами ее обрезали. Тогда Миша еще раз убедился, насколько предусмотрителен и мудр был отец, когда посоветовал распрощаться до поры и с институтом. Власть, пытающаяся сделать из сына стукача на своего отца, ниспровергающая пятую заповедь – основу здоровых человеческих отношений, – порочна в своей основе и уже поэтому обречена.

Давление, однако, продолжалось.

* * *

На третьей полосе газеты «Труд» между материалом о перевыполнении плана на заводе и заметкой о моральном облике молодого слесаря размещена статья с издевательским названием: «Крест на совести». В статье содержались обвинения в адрес священнослужителей в проведении религиозного воспитания детей, что в СССР было запрещено. Статья стала частью широкой кампании, организованной при участии КГБ, по дискредитации активных священников и верующих. «Священнослужитель из Подмосковья», не называемый по имени, «воспитывает молодых людей в духе религиозного фанатизма», «восхваляет псевдонаучные взгляды», «распространяет нелегальные издания с Запада», «создает вокруг себя ауру «духовного лидера»… В интеллигентских кругах поняли сразу – это о нем.

Газету принес пожилой прихожанин. Развернул перед ним на церковном дворе, дрожащими руками.

– Батюшка… Это же про вас.

Александр читал молча. Строчка за строчкой. Ему не было обидно. Было страшно – за тех, кто поверит.

Вечером он собрал семью, как всегда, за чаем.

– Раз написали, – улыбался он, – значит, слово пробилось.

Наташа не улыбалась. Она понимала, что будет дальше. И знала, что на ее работе начальство тоже эту статью прочтет и начнутся проблемы.

– Они ведь не остановятся…

– Я знаю. Но и мы тоже не остановимся.

Отец Александр получил около сотни писем за первую неделю после выхода статьи. Подавляющее большинство – со словами поддержки:

«Мы не знаем вас лично. Но после того, как про вас написали, захотелось узнать – что же вы такое говорите, что им так страшно?»

«Я – учитель. Я был далек от религии. Но теперь – хочу прочитать все, что вы написали. Если человек говорит правду – значит, он пастырь. А пастыря не надо бояться. Надо слушать».

Он читал эти письма по вечерам. Каждое было как глоток воздуха.

Однажды он говорил с юной девушкой – из музыкального училища. Она приехала к нему из Рязани.

– Батюшка, я очень хочу вам верить, но мне сказали, что вы – сектант.

– Я? – он улыбнулся. – Сектант – это человек, живущий в страхе. Я – живу в свободе. А вы?

– Я только учусь жить.

– Тогда мы с вами на одном пути.

* * *

В своем кабинете на Лубянке Извил читал статью с удовлетворением. Он не писал ее – но инициировал. Его отдел давно искал способ выставить отца Александра не просто священником, а именно подозрительным, «полусектантом», «внушающим недоверие». Хорошо зацепили в статье и одного из прихожан с личными проблемами и разводом с женой, где отец Александр встал на одну из сторон. Это должно было дискредитировать его образ пастыря в глазах многих верующих.

– Результаты?

– Эффект от данной публикации есть, например жену на работе начали донимать, – докладывал оперативник. – Но, к сожалению, нельзя сказать, что статья оказала воздействие на все группы верующих, как мы рассчитывали. Интеллигенты, например, наоборот интересуются: «А кто он такой, если против него такое пишут?» Любят у нас на Руси гонимых.

– То есть эффект обратный?

– Скорее – смешанный, товарищ майор. Некоторые сторониться стали. Но и интерес к его персоне тоже возрос. Советские газеты уже не так эффективно работать стали.