Читать книгу - "Цельнометаллическая оболочка (Старики и Бледный Блупер) - Густав Хэсфорд"

Мы ждем, что будет.

Я понимаю, что должен уводить отделение, но я сам застыл как под гипнозом.

Вдруг из ниоткуда и отовсюду сразу возникает странный звук - как будто смеется кто-то. Мы начинаем крутить головами: неужели кто-то из нас так обалденно крут, что может веселиться, находясь в этом пиздорезе.

Снайпер смеется над нами.

Мы пытаемся вычислить позицию снайпера. Но смех доносится отовсюду. Кажется, что этот смех поднимается с земли, исторгается деревьями, кустами-монстрами, вырывается из глубин наших собственных тел.

И на фоне этого зловещего смеха, от которого стынет кровь в жилах, я что-то замечаю. Вглядываюсь в тень. Пот щиплет глаза, все перед ними расплывается. И вдруг я вижу Бедного Чарли, черный череп на ветке, и понимаю, что только снайпер, которому не ведом страх смерти, позволит себе обнаружить свою позицию смехом...

Я щурюсь, вглядываюсь, и смеющийся череп растворяется в темноте.

Сегодня я сержант морской пехоты.

Я смеюсь и не могу остановиться. Отделение застыло от страха, поэтому снайпер смеется вместе со мной. Мы со снайпером смеемся и знаем, что рано или поздно все отделение засмеется вместе с нами.

Рано или поздно суровые законы джунглей возьмут свое над отделением. Мы живем по закону джунглей, по которому в них заходят больше морских пехотинцев, чем выходят обратно. Именно так. Никто не спросит, почему мы улыбаемся, потому что это никому не интересно.

Мерзость войны, которую гражданские в ней видят -это в основном выпущенные наружу кишки.

Отвратительное зрелище - это когда даже в улыбке виден оскал смерти.

Война отвратительна, ибо истина бывает безобразной, а война показывает все как есть.

Те из нас, кто доживут до дембеля, полетят на Птице Свободы в родную Америку. Но дома родного там мы не найдем, и нас самих там уже не будет. В голове каждого поселилась смерть, пожирающая мозг.

Джунгли затихли.

Снайпер больше не смеется.

Отделение молчит, все ждут указаний.

Скоро они все поймут.

Скоро им станет не страшно.

Их темная сторона выползет наружу, и они станут такими же, как я, они станут морскими пехотинцами.

Ковбой, спотыкаясь, вываливается на поляну.

— Уходим, - говорю я, в первую очередь для Зверя.

Зверь не обращает внимания, продолжает наблюдать за Ковбоем.

В правую ногу.

БАХ

В левую ногу. Ковбой падает.

БАХ

Пуля разрывает штаны Ковбоя в паху.

Ковбой хватается руками за яйца. Обделывается от боли.

Зверь делает шаг вперед.

Прежде чем я успеваю пошевелиться, чтобы остановить Зверя, с поляны доносится пистолетный выстрел.

БАХ

И еще раз:

БАХ

Донлон: - ОН УБИЛ ДОКА ДЖЕЯ И САЛАГУ!

Ковбой встряхивается, чтобы не упасть в обморок. Затем стреляет Алисе в затылок.

БАХ

Пуля сорок пятого калибра разносит лицо Алисы на куски. Алиса валится плашмя, будто пораженный током.

Ковбой поднимает пистолет и прижимает толстый ствол к правому виску.

Пистолет падает на землю.

Снайпер попадает Ковбою точно в руку.

Внимательным взглядом обвожу лица своих бородатых детишек: Зверь, Донлон, младший капрал Статтен, Берни, Хэррис, Рик Берг, Дрочила, Гром, Бруклинский Пацан, Харди, Ликкарди и Папа Д. А.

— Статтен, отводи своих.

Младший капрал Статтен глядит на Зверя, делает шаг к нему. Отделение явно намерено пойти за Зверем и совершить массовое самоубийство, дабы соблюсти традиции.

Зверь проверяет свой М-60. Его лицо мокро от слег и красно от ярости.

— Сейчас мы все вместе пойдем и вытащим Ковбо) всех сразу снайпер не перестреляет. Мы сможем еп спасти.

Я преграждаю Зверю путь.

Зверь поднимает пулемет.

Держит М-60 у бедра.

Глаза налиты кровью.

Глубоко из глотки вырывается рычанье.

— Это не кино, Шутник, не Голливуд. Отойди, или я тебя располовиню...

Я смотрю Зверю прямо в глаза.

В глаза убийцы.

Он не врет.

Поворачиваюсь к нему спиной.

Сейчас Зверь меня замочит.

Отделение молчит, ждут приказаний.

Я поднимаю «масленку» и целюсь Ковбою в лицо. Он жалок, он застыл от ужаса.

Ковбой парализован от шока, который охватывает его тело, и от чувства собственной беспомощности. Я с трудом различаю знакомые черты. Я вспоминаю, как впер-

вые увидел Ковбоя в Пэррис-Айленде, как он смеялся, ударяя шляпу об бедро.

Я смотрю на него. Он глядит на «масленку». До меня доносится:

— ШУТНИК, ТЫ МНЕ НИКОГДА НЕ НРАВИЛСЯ. И ШУТКИ У ТЕБЯ ДУРАЦКИЕ...

БАХ

Смотрю через прицел и вижу, как выпущенная мною пуля входит Ковбою в левый глаз. Моя пуля проходит через глазницу, пробивает полости, заполненные жидкостью, перепонки, нервы, артерии, мускульную ткань, тончайшие кровеносные сосуды, которые питают три фунта серого, мягкого как масло, богатого белками мяса, в котором мозговые клетки, расставленные в четком порядке, как камни в часах, хранят все мысли, воспоминания и надежды.

Моя пуля выходит через височную кость, выбивает куски волосатого, влажного от мозгов мяса, и застревает в корнях дерева.

Тишина.

Зверь опускает свой М-60.

Зверь, Донлон, младший капрал Статтен, Хэррис и все остальные не произносят ни слова.

Всех отпустило, все рады остаться в живых.

Все они до смерти меня ненавидят, но знают, что я был прав. Я их сержант, они мои рядовые. Они доложат, что Ковбой погиб от пули снайпера, но меня они видеть перестанут, я стану человеком невидимкой.

Тишина.

Все уставились на меня.

Живее я никогда себя не чувствовал.

Они поправляют снаряжение, чтобы удобнее было тащить.

Ждут команды.

Я подбираю перепачканную в глине шляпу Ковбоя.

Машу рукой, и отделение выдвигается, идет обратной дорогой по тропе.

Никто не болтает.

Мы слишком устали, чтобы сейчас болтать, шутить, обзывать друг друга всякими нехорошими словами.

Мы закутываемся в нежную дымку фантазий всех сортов и зачеркиваем в уме еще один день на солдатских календарях.

Нам не терпится добраться до предстающих перед нами как мираж прелестей: горячий душ, холодное пиво, колы («с колой дела идут лучше!»), сочные стейки, письмо из дома, момент уединении, чтоб елду помять, воодушевляясь при этом затертыми фотографиями любящих жен и подруг, которые остались в Мире.

Но душ будет холодным. Пиво (если будет) - горячим. Никаких стейков. Колы. Письма (если придут) будут не от подруг.

Топаем обратно по прежней тропе, стараясь изо всех сил не думать о важном, изо всех сил пытаемся не думать о том, что халявы не будет, и что до дома еще ой как далеко.

КНИГА ВТОРАЯ

ЗИМНИЕ СОЛДАТЫ