Читать книгу - "Письма моей памяти. Непридуманная повесть, рассказы, публицистика - Анна Давидовна Краснопёрко"

Вперед.

Сзади смерть. Я до сих пор не понимаю, как удалось мне вырваться из ее когтей. Когда эсэсовцы стали расстреливать нас, я бросилась на землю. Потом они прошли рядом, выругались – мороз! – и уехали в сторону города.

Из всей колонны я одна осталась в живых.

До Русаковичей (раньше мне доводилось слышать от связного, что там бывают партизаны) добиралась два дня.

Сколько можно бежать? Лес не отвечает на этот вопрос. Он стоит холодный, заснеженный, молчаливый. И вдруг, как привидение, передо мной конники. А впереди ты, в кубанке с красной лентой наискосок.

Сквозь слезы я уже не вижу вас. И тут же рассказываю все.

Ты молча подталкиваешь меня к коню, я не отваживаюсь подойти к нему.

– Не бойся!.. – с горькой, больной улыбкой говоришь ты мне и взваливаешь на коня.

Сам садишься впереди:

– Держись! Поедем в лагерь.

* * *

Я работаю на кухне. Кухня – это хозяйственный взвод. Я чищу картошку. Передо мной большой котел. Интересно, где это партизаны взяли котлы? Спрашиваю у девчат. Оказывается, когда «разбомбили» полицейский гарнизон, парни захватили все вражеское хозяйство.

Бабы на кухне подсмеиваются надо мной. Я не злюсь: пускай. Картошку чистить действительно не умею. Из их рук она выходит кругленькая, чистенькая, а у меня какая-то вымученная, грязная, квадратная. Очистки у них тоненькие, стройные, а у меня толстые, некрасивые. Что сделаешь… Я чищу картошку, сотни картофелинок, больших и мелких. Потом буду тереть ее. Вместе с поварихой Дашей мы сделаем драники, миллион драников…

Скорей бы ты вернулся из разведки! Я бегу к тебе, бегу! Останавливаюсь у самых твоих глаз и губ. Только почему-то не обнимаю тебя. А говорю растерянно и тихо:

– Алеша, драники готовы. Вкусные, свежие. Идите есть…

* * *

Помнишь, в отряде не было соли? Решили поехать по деревням, попросить у сельчан. Ты взял меня на эту хозяйственную операцию. Мы наскребли мало, но радовались и этому. В одной из деревень жил батюшка. Говорили, что у него есть приличные запасы соли.

– К попу пойдешь ты, – приказали мне хлопцы. – Поговоришь с ним интеллигентно, может, и раскошелится. А не даст по-хорошему – сами возьмем.

Я очень готовилась к этому разговору. А когда вошла в хату, смутилась. Передо мной стоял не толстый батюшка в рясе, как я себе представляла его, а человек в обычной, крестьянской, одежде.

– Товарищ поп, – обратилась я и услышала, что сзади все грохнули со смеху.

Смеялся и батюшка. Не переставая хохотать, принес нам торбу соли. Это была победа.

С того времени парни обращались ко мне: «Товарищ попадья». Но ты называл меня иначе…

* * *

Я снова бегу к тебе! Какая тишина, какой аромат на нашей поляне! Ты собираешь землянику и кладешь мне на ладонь. Твои руки, такие сильные, касаются моих. Твоей ласки хватило бы на нескольких. Но я счастливая – она вся принадлежит мне.

Ты рассматриваешь мое лицо и говоришь:

– Девушка, ты вся из звезд… На твоих щеках семь родинок. Это семь звезд. И разместились они созвездием, Большой Медведицей…

Ты проводишь ладонью по моему лицу и продолжаешь:

– Вот ручка, а вот ковш…

Я смеюсь:

– Выдумщик! Никто раньше не видел этого. Даже мама…

– А я вижу, – перебиваешь ты. – И знаешь: созвездие это мне будет всегда светить… Я не заблужусь и не погибну с ним.

Мы прощаемся:

– Прощай, Созвездие мое…

Тогда мы еще не знали, что эта встреча будет последней.

* * *

С того задания ты не вернулся. Ночью в лесу вы нарвались на засаду. Бойцы искали тебя и не нашли. Все семеро отводили от меня глаза.

Партизаны второго отряда подобрали тебя, когда ты, придя в сознание, пробился в свою бригаду. Тяжело раненного, тебя отправили за линию фронта. А мне передали письмо. Думали, что это шифр: «Большая Медведица спасла меня. Я полз к своим, ориентируясь на нее. Спасибо тебе, Созвездие!»

* * *

Теперь ты живешь на Севере. Так получилось в жизни, что женой тебе стала другая женщина, не я…

Я изредка получаю от тебя письма. И тогда снова иду к тебе, спешу, лечу…

Средь шумного бала…

Осенняя ночь окутала деревню. Тифозную деревню. Все четыре хаты заполнены больными. Здесь партизаны нашей и лемеховской бригад, кое-кто из деревенских.

В доме, где я сегодня дежурю, семеро больных.

Двое – наш пэтээровец Леня Юшка и немец Штефан, который в прошлом году сам пришел в отряд, – в тяжелом состоянии. Вася Снежков и Витя Семейко слабые, но поднимаются уже. Они друзья, хотя все время грызутся.

Три дня назад стало лучше тому, что из лемеховской бригады. А думали, не выкачается. Кто он там, я не знаю. Одно знаю – по фамилии Третьяков. Глаза серые, запавшие, лицо смуглое. Совсем не старый, а виски почти седые. Смотрит хорошо, то ли с дружелюбием, то ли с благодарностью. Левая рука согнута – анкилоз. Шрам от плеча до ключицы.

Зинке он нравится:

– Не знаю, то ли потому, что он в гостях у нас, то ли действительно такой человек, весьма деликатный.

Милая, смешная Зинка! Днем она здесь намучилась. Печь натопила, белье прокипятила, накормила всех.

Да кому сейчас легко! Наша докторша Раиса Адамовна которые сутки на ногах!

Спокойнее нам теперь уже и за дедушку – местного. Как же его скрутило беднягу!

Тиф… Это уже однажды было в моей жизни. Тот тоже умирал от тифа, но погиб от пули…

Я спрашиваю у деда, не нужно ли ему чего.

– Нет, – отрицательно мотает он и молчит. А говорили – болтун еще тот!

Вот Виктор и Василий – действительно болтуны, не успокоить. Виктор чуть старше, коренастее, а Василию, наверное, только семнадцать. А после тифа – совсем как дитя.

Я подкидываю в печь, прислушиваюсь к их разговору.

– А у меня пять рублей есть, – говорит Василий. – Советские, я их спрятал. Наши придут, пойду в магазин и на всю пятерку булок накуплю, тепленьких…

– Гы, булок ему захотелось! А хрена не хочешь?

Я вижу, как Василий обиженно отвернулся к стене.

– Витя, какой ты грубый! Зачем?

– Грубый. Да от всего этого зверюгой станешь! Хлопцы на немцев охотятся, а здесь лежи, как мешок. Или шпектакль смотри. Вон, снова…

Так, начинается. Леня Юшка бредит. Да не только бредит. Он вскочил на подушку, схватил ее за углы, как коня за гриву, и ну кричать:

– Руби их, братки, руби!

– Снова в атаку поскакал, – замечает Виктор.

Он сползает