Читать книгу - "Эрик Булатов рассказывает. Мемуары художника - Эрик Владимирович Булатов"

обычный политический плакат, таких много было тогда, и, конечно, они делались совсем не для того, чтобы пугать людей. Большие красные буквы безусловно агрессивны. Они набрасываются на нас и захватывают буквально все пространство от поверхности картины до нашего мозга.

Но стоит только чуть-чуть задержаться взгляду, как мы замечаем, что огромные буквы, направляясь к нам, отслаиваются, отделяются от синего неба, на фоне которого они написаны. То есть мы явно ощущаем, что буквы ближе, а небо дальше от нас. Надо подчеркнуть, что этот стереоэффект очень важен и в других моих картинах, а здесь он решающий. К сожалению, репродукции упрощают картины, но каждый, видевший мои картины на выставках, знает, что этот эффект действительно присутствует.

Получается, что, безраздельно владея пространством, в котором находится зритель, буквы теряют связь с тем, что происходит по другую сторону поверхности, то есть за их спиной. А там живет небо. Это совершенно другое пространство. И оба эти пространства во всем противоположны одно другому. Скажем, с точки зрения букв, картина – как бы мир. Он весь занят и сформирован этими буквами, и за пределами картины ничего нет. Но с точки зрения неба – это маленький фрагмент с кусками проплывающих облаков. В отношении букв – абсолютная статика, постройка из букв прочна и неподвижна, в отношении неба – абсолютное движение. Буквы не меняются, они будут такими всегда, но облака через минуту станут другими, для неба это мгновение. Небо оказывается абсолютно свободным от власти красных букв.

Выясняется, что лозунг «Слава КПСС» написан не по небу, а по поверхности картины. Эта плоская поверхность устанавливает границу господства красных букв, переступить которую они не властны. И сами красные буквы, вначале игравшие роль решетки, отделяющей нас от неба, превращаются в систему окон, порталов, сквозь которые мы словно можем пройти. Таким образом, здесь использованы все три элемента, составляющие полноту пространственных возможностей картины:

Буквы – представляющие картину-рельеф,

Небо – представляет картину-окно,

Поверхность – граница между ними.

Причем слова – это образ социального пространства, поверхность – это граница социального пространства, а небо – это пространство по ту сторону социальной границы. Вот в чем дело. Для меня эта картина – формула свободы. Именно из ощущения возможности движения возникла следующая картина – «Иду», в которой говорится, конечно, не о полете в космос, а о возможности уйти сквозь картину, выскочить за пределы социального пространства. Я не знаю, какое пространство откроется по ту сторону картины. Я знаю только, что это пространство не будет социальным.

Такая конструкция картины – рельеф, окно и поверхность – дает точку опоры, пространственный язык, на котором можно говорить о социальном пространстве. Потому что мы видим, что оно не безгранично, у него есть предел, и мы можем охватить его в целом, как бы со стороны, а не только изнутри. Моей задачей было выразить нашу жизнь такой, какой она стоит перед моим глазами, совершенно не стараясь ее специально интерпретировать. Найти образ этой жизни, дать ей имя – вот в чем была моя задача. Потому что то, от чего хочешь освободиться, надо назвать по имени. И это должно быть его собственное имя, а не то, которое тебе хотелось бы дать. Чтобы каждый, живущий в это время и в этом месте, мог сказать: «Да, это моя жизнь». А уж нравится она или не нравится – дело хозяйское.

Автопортрет

В 1968-м я написал первый автопортрет. Получился образ человека, живущего во враждебном пространстве, в котором он старается быть неузнанным, безликим, прячется внутрь самого себя. В настоящее мое лицо, никак не деформированное, вставлено такое же, но только уменьшенное. То есть человек старается спрятаться сам в себя. На нем шляпа, плащ. Здесь возникла ошибка, потому что нужно в этом контуре, очерчивающем две головы, найти самое обычное, самое нормальное, неброское, отделяющее этот образ от окружающего пространства. Я ошибся, взяв за образец Рене Магритта, потому что Магритт действительно пользовался общепризнанными, совершенно само собой разумеющимися вещами, а потом их подсекал контрастным сопоставлением. И выяснилось, что такой прием не для России – шляпа, контур плаща или пальто, скорее, отсылают конкретно к Магритту, а не к общему, всем понятному, узнаваемому. Безликости здесь не получилось. Не додумал, не дошел, не досообразил, хотя в принципе считаю, что эта работа для меня важна и в целом хорошая, поставившая важную проблему: человек во враждебном пространстве.

«Советский космос» и «Улица Красикова»

Наверное, одна из самых провокационных моих картин – «Советский космос» 1977 года. Один специалист, увидев ее, удивился: «Боже мой, но почему вы не лауреат Государственной премии и не народный художник СССР»? Действительно, картина очень похожа на политический плакат брежневского времени. Посередине картины – золотой герб СССР, вокруг – флаги советских республик, на переднем плане – большое погрудное изображение Брежнева. Герб оказывается как раз за его головой и превращается в золотой нимб. Это как бы господь бог, хозяин космоса.

В сущности, все это идеологические символы. Именно они являются действующими лицами картины. Тут вроде бы все в порядке. Однако с пространственной точки зрения символика оказывается в странном соотношении. Понятно, что герб играет роль Солнца, флаги республик – планет, вращающихся вокруг Солнца. Это образ советского космоса. Но любопытно, что фигура Саваофа в геометрию космоса не включена. Космос функционирует сам по себе и в Саваофе не нуждается. Фигура как бы приставлена снаружи, как будто какой-то посторонний человек подошел, чтобы сфотографироваться на фоне Солнечной системы в виде господа бога. Это напоминает всем знакомую сцену: турист снимается на фоне «Джоконды». Нелепость этой величественной сцены очевидна, но только если мы обратим внимание на пространственный характер картины. Если мы будем искать иронию в изображении Брежнева, какие-нибудь карикатурные черты в его лице или просто какую-нибудь специальную характеристику – мы ничего не найдем. Перед нами обыкновенное для того времени плакатное изображение.

В 1970-е годы советская система функционировала как бы по инерции. То была окостенелая система, не способная к самообновлению. Когда в 1950-х во главе ее встал Хрущев, пытавшийся ее реформировать, система его отвергла. Главой государства должен был стать человек, который подходил бы системе, не трогал ее, старался бы сохранить все как есть. Брежнев и был декоративным вождем, ничего не значившим на самом деле.

Между картинами «Иду» и «Советский космос» я написал картину «Улица Красикова», принципиально важную для меня. На картине изображен бульвар, по которому идут прохожие –