Читать книгу - "Лев Толстой - Павел Валерьевич Басинский"

Двадцать шестого ноября 1856 года Толстой вышел в отставку.

На этом была закончена его военная карьера.

Он, наконец, сделал первый серьезный, осознанный выбор. Он становится писателем.

Тургенев и другие

Всё подталкивало его к этому: и стремительный рост его литературной популярности, и то поистине дружеское расположение, с которым его приняли в столице самые известные литераторы того времени.

Достаточно сказать, что в Петербурге Толстой сразу же остановился на квартире Тургенева, главного литературного авторитета и самого известного русского писателя, с которым до этого был знаком лишь заочно.

Третьего октября 1855 года, когда Толстой еще находился в Крыму, Тургенев написал ему письмо, в котором благодарил за посвящение ему рассказа «Рубка леса» («ничего еще во всей моей литературной карьере так не польстило моему самолюбию»); всячески превозносил его талант; опасался за его жизнь – как бы не погиб! – и настоятельно советовал оставить армию и целиком посвятить себя литературе. Он выражал готовность лично приехать к нему из Петербурга в Тульскую губернию, чтобы познакомиться. Но писалось это не в Петербурге, куда Тургенев только собирался поехать, а в имении родной сестры Толстого, Маши. Тургенев, несомненно, испытывал к Марии Николаевне более чем дружеские чувства. И когда она потом развелась с мужем, некоторое время между ней и Тургеневым существовал платонический роман, который, впрочем, окончился ничем – Тургенев всю жизнь оставался преданным певице Полине Виардо. В будущем Толстой не простит Тургеневу этого «романа» с его любимой сестрой.

Но первое письмо Тургенева, да еще из Покровского, находившегося аккурат между Ясной Поляной и Спасским-Лутовиновом, как бы связывая между собой эти важные для обоих писателей места, безусловно, окрылило Толстого. Они встретились в Петербурге, и Тургенев сразу же пригласил молодого литературного собрата пожить у него.

Здесь, на квартире писателя, он знакомится с Некрасовым, а затем на обеде у Некрасова – с Александром Васильевичем Дружининым, известнейшим критиком и автором популярной повести «Полинька Сакс». Потом Тургенев устраивает у себя литературный вечер, едва ли не для того, чтобы ввести Толстого в широкий писательский круг. Пришли Иван Александрович Гончаров, Аполлон Николаевич Майков, историк литературы и по совместительству цензор Александр Васильевич Никитенко и др. В короткий срок Толстой становится полноправным членом круга журнала «Современник». В новый круг его знакомств входят Афанасий Афанасьевич Фет, Александр Николаевич Островский, Василий Петрович Боткин, Дмитрий Васильевич Григорович, братья Александр, Алексей и Владимир Михайловичи Жемчужниковы… Его дружески принимают и литераторы старшего поколения – Языков, Одоевский, Полонский. Но только с одним писателем Толстой перешел на «ты» – с драматургом Островским.

Вероятно, у Тургенева и Некрасова было желание «патронировать» новому дарованию. В первом письме Тургенева Толстому нет-нет да и проявляются учительские интонации. У Некрасова был и практический интерес. Толстой был выгодный автор для «Современника».

Но по-настоящему в круг «Современника» молодой автор так и не вошел. В будущем он станет довольно резко отзываться о многих своих бывших «друзьях», называя их «чернокнижниками». К тому же он не принял появление в «Современнике» нового поколения журналистов – Николая Александровича Добролюбова и Николая Гавриловича Чернышевского с их «реальной критикой», которая претила эстетизму Толстого. И когда редактор журнала «Русский вестник» Михаил Никифорович Катков предложил ему более выгодные, чем в «Современнике», условия, Толстой легко порвал с Некрасовым. Свои новые вещи – «Казаки», «Войну и мир» (журнальное название «1805 год»), «Анну Каренину» – он отдавал Каткову. Это, безусловно, обижало Некрасова, в свое время открывшего Толстого для читающей публики.

Не получилось дружбы и с Тургеневым. Уже 12 марта 1856 года, через три с небольшим месяца после знакомства, он пишет в дневнике: «С Тургеневым я, кажется, окончательно разошелся».

Поначалу Толстой симпатичен Тургеневу. Он с интересом наблюдает за этим талантливым офицером, так не похожим на других петербургских литераторов. Перед приездом в Петербург Толстой проиграл в долг три с половиной тысячи рублей. Но и в Петербурге он не берется за ум, порой возвращаясь на квартиру Тургенева под утро, чтобы проспать весь день до вечера.

Тургенева это скорее забавляет. «Ты уже знаешь от Некрасова, что Толстой здесь и живет у меня… – пишет он В. П. Боткину. – Человек он в высшей степени симпатичный и оригинальный».

Но очень скоро Тургенев начинает – пока еще шутя! – жаловаться на этого оригинала. Своим образом жизни Лев и гостеприимного хозяина «выбивает из колеи», о чем тот сообщает его сестре Маше: «Ну-с, доложу Вам – что у Вас за брат! Я его прозвал за буйность, дикое упорство и праздность – Троглодитом – и даже остервенелым Троглодитом – что не мешает мне, однако, любить его от души и ворчать на него беспрестанно, как рассудительный дядя на взбалмошного племянника».

Это была ошибка Тургенева. Да, он был старше Толстого почти на десять лет, опытнее в литературном отношении. Его знала вся читающая Россия, у него был большой успех в Европе. Перед ним преклонялись Флобер и братья Гонкуры. А Толстой всё-таки еще был новичком и сам понимал это. Но сделать из себя литературного «племянника» он никому не позволял. Это были даже не идейные разногласия, а несходство характеров и образа мыслей.

Уже через два месяца после знакомства с Толстым в письме Боткину Тургенев с досадой описывает скандал, который разгорелся в редакции «Современника». «С Толстым я едва не рассорился – нет, брат, невозможно, чтоб необразованность не отозвалась так или иначе. Третьего дня, за обедом у Некрасова, он по поводу Ж. Занд высказал столько пошлостей и грубостей, что передать нельзя. Спор зашел очень далеко – словом – он возмутил всех и показал себя в весьма невыгодном свете».

Об этом же скандале в своих воспоминаниях пишет Д. В. Григорович: «Толстой был довольно молчалив, но к концу не выдержал! Услышав похвальбу новому роману Ж. Занд, он резко объявил себя ее ненавистником, прибавив, что героинь ее романов, если б они существовали в действительности, следовало бы, ради назидания, привязывать к позорной колеснице и возить по петербургским улицам».

Об этом или о другом скандале он рассказывал и Фету:

«– Я не могу признать, – заявлял он (Толстой. – П. Б.), – чтобы высказанное вами было вашими убеждениями. Я стою с кинжалом и саблею в дверях и говорю: “Пока я жив, никто сюда не войдет!” Вот это убеждение. А вы друг от друга стараетесь скрыть сущность ваших мыслей и называете это убеждением.

– Зачем же вы к нам ходите? – задыхаясь и голосом, переходящим в тонкий фальцет (при горячих спорах это постоянно бывало), говорил Тургенев. – Здесь не ваше знамя! Ступайте к княжне…

– Зачем мне спрашивать у вас, куда мне ходить!»

«Голубчик, голубчик, – говорил захлебываясь и со слезами смеха на глазах Григорович (Фету. – П. Б.) – Вы себе представить не можете,