Читать книгу - "«…Ради речи родной, словесности…» О поэтике Иосифа Бродского - Андрей Михайлович Ранчин"

«Примечаний папоротника» с создательницей «Северных элегий». Показательно, что выражение перо скрипит и его вариации появляются у Бродского относительно поздно и только в стихотворениях эмигрантского периода, когда романтический мотив гонимого творца, противостоящего власти, перестал поддерживаться биографией автора и потенциальная солидаризация с ахматовской позицией «Я была тогда с моим народом», с ее отвержением судьбы эмигрантки (ср. ее стихотворения «Мне голос был. Он звал утешно…» и «Не с теми я, кто бросил землю…») стала невозможной.

Предикативную конструкцию перо скрипит и родственные ей выражения в стихах Бродского, думается, можно назвать скрытыми цитатами из Ахматовой: их опознание затруднено и предполагает, возможно, акт автокоммуникации, а не восприятие со стороны другого. Нужно, однако, учитывать, что автокоммуникативная установка очевидна в ряде стихотворений Бродского, но в них она выражена с помощью аллюзий на заведомо неизвестные читателям внелитературные реалии, в том числе биографические обстоятельства[176]. Так же показательна, например, намеренная дезориентация потенциальных интерпретаторов, проведенная в стихотворении «Похороны Бобо», обладающем всеми чертами эпитафии на смерть конкретного лица, но, видимо, никак не связанного с кончиной какого-либо реального знакомого автора[177].

Рассмотренные вероятные реминисценции из «Северных элегий» свидетельствуют о том, что воздействие творчества Анны Ахматовой на Бродского было более глубоким, чем иногда считается. Также они показывают, что рецепция этого творчества выразилась в диалоге, не исключающем элементов полемики.

Авторская метафора и идиостиль: случай Бродского

Как писал В. П. Григорьев,

чтобы «освоить язык поэта», надо, в частности, овладеть «грамматикой» этого «языка». <…> Выявлена ли, описана ли она филологами с достаточной детализацией хотя бы по произведениям одного только поэта? Известны ли «сопоставительные грамматики» такого рода? Установлены или по крайней мере обсуждались ли принципы составления описательных грамматик для поэтических идиолектов? Нет необходимости множить подобные полуриторические вопросы, чтобы подсказывать читателю один за другим отрицательные ответы на них и обосновывать достаточно очевидную мысль о значительности задачи <…> представить круг проблематики <…> «грамматики идиостиля»[178].

Ниже будет рассмотрен в качестве элемента и проявления авторского идиостиля один из семантических типов метафор, свойственных поэзии И. Бродского,– метафоры отождествления (термин В. П. Полухиной)[179].

Разберем в качестве примера метафорический ряд в строках из стихотворения «Полдень в комнате» (опубл. 1978):

Воздух, в сущности, есть плато,

пат, вечный шах, тщета,

ничья, классическое ничто,

гегелевская мечта.

Как заметил Джеральд Смит:

Воздух – «ничто», определение, разворачиваемое потоком метафор, это вереница наблюдений над природой вещей, конкретных и абстрактных, полных удивительных превращений и приравнений таких сущностей, которые обычно по здравому смыслу принадлежат разным сферам и между собой несоизмеримы[180].

Майя Кёнёнен так определяет семантику лексемы (поэтического концепта) воздух:

Воздух представляет собой своего рода тупик, вакуум, в котором возможность двигаться в любом направлении аннулируется. Понятие Бродского о воздухе – это слияние научных идей, часто из области физики, химии, и эксцентричных поэтических метафор[181].

Серию метафор на первый взгляд объединяет, кроме общей синтаксической функции, механизм паронимической аттракции: ПлАТо – ПАТ, [ТШ’ИТа – нИЧ’то], [ТШ’ИТА – м’ИЧ’ТА] (Ш’ и Ч’ – близкие по характеристикам звуки); в последнем случае фонетическое сближение усилено рифмой. Семантические связи: принадлежность к шахматной терминологии (пат, вечный шах, ничья – последняя лексема только в этом контексте) и значение отрицания (ничья, ничто – при этом первая лексема, существительное, омонимична отрицательному местоимению ничья, принадлежащему к одному разряду по значению с ничто). Сближение метафор, возможно, основано также на межъязыковой игре: ничто по-латыни nihil, слово, созвучное фамилии философа Гегеля. Определение классическое, по-видимому, также подготавливает упоминание о Гегеле (ср. традиционную в советской традиции характеристику этого мыслителя как представителя немецкой классической философии).

На более глубоком уровне устанавливается семантическая корреляция между ничто, понятым как философская категория, и именем философа Гегеля. Интерпретация смыслов всех метафор приводит к обнаружению таких общих сем, как ‘беспризнаковость, однообразие, повторяемость/неизменность’: плато – ‘равнина, пространство, лишенное выпуклостей и впадин’; пат и вечный шах – ‘безысходная, повторяющаяся ситуация’, тщета – ‘невозможность изменения’, ничья – ‘отсутствие выигрыша какой-либо из сторон’; плюс ничья, трактуемая в рамках омонимии как отрицательное местоимение, обозначает ‘не-принадлежность кому бы то ни было’ – ср. ничто; гегелевская мечта – ‘абстракция’. Так Бродский реализует инвариантный для его творчества мотив одиночества лирического «я»/человека в пространстве, наделяемом абстрактными чертами бытия как такового, и так создается характерная для поэта установка на отстраненно-аналитическое восприятие реальности.

Метафора отождествления – выразительная особенность идиостиля поэта. В. П. Полухина пишет об этом:

Приравнивая субъект к предикату по сущностным смыслам, эти метафоры как бы претендуют на большее приобщение к истине, чем другие семантические типы метафор[182].

«Философичность» поэзии Бродского проявляется не в использовании метафор отождествления самих по себе (чисто количественно они уступают таким же метафорам у Маяковского и Цветаевой[183], хотя эти данные не вполне показательны, так как не учитывают соотношение с другими типами метафор у этих поэтов и количество метафор на объем рассмотренных текстов), а в неожиданном «сопряжении далековатых идей», в данном случае – в барочном разнообразии серии означающих, семантика которых при этом парадоксальным образом сводится к абстрактным смыслам. Не случайно воздух, к которому подбирает предикаты поэт, в античной философии был одним из четырех первоэлементов, из которых состояли все вещи. Майя Кёнёнен соотносит воздух с понятием бестелесное в стоицизме и, рассматривая семантику метафор, которыми поэт определяет воздух в «Полдне в комнате», сближает поэтический концепт из текста Бродского с понятием пустота из учения пифагорейцев:

В «Полдне в комнате» пустота описывается в категории (in terms of) воздуха <…> Воздух описывается как ничто, эквивалент ноля. Понимание воздуха Бродским напоминает взгляд пифагорейцев, которые отождествляли воздух с пустотой[184].

С. Т. Золян, интерпретируя идеи Т. Ван-Дейка, заметил: «Поэтическая метафора отличается от языковой тем, что для нее погашение дополнительных сем не обязательно»[185]. Однако у Бродского в данном случае такое погашение как раз происходит. При этом претендующая на понятийную строгость форма сентенции или афоризма вступает в конфликт с метафорической природой предикатов. Одновременно происходит своеобразная метафоризация значения субъекта: воздух, так определяемый, не есть только воздух. Так, по справедливому мнению Майи Кёнёнен, он становится метафорой пустоты, понимаемой как Абсолютное Пространство и Абсолютное Время[186].

В метафорах-копулах Бродского с семантикой отождествления в функции субъекта (а иногда и в функции предиката) часты лексемы с абстрактным или обобщенным значением: «человек есть испытатель боли» («Разговор