грязью, прилипала к подошвам, нужно было спешить на автобус и домой, но на лестнице стоял он, Тэян. Подловив какого-то студента по обмену из Кореи, он, сомнений не было, ждал её. Не имея возможности объясниться на русском, крепкой рукой он выхватил из толпы дармового пригодного переводчика. Приподняв ворот кожаной куртки, Тэян не подозревал, прилетев в Томск, что в начале ноября тут уже настолько холодно. У него не было в ладонях ничего, что могло бы напугать неопытную и невинную девушку, ни пистолета, ни цветов, поэтому намерения были сокрыты. Однако когда он обратился к Насте, назвав её имя не очень верно, из-за чего оно превратилось в «nasty»[67], девушка испугалась и, остолбенев на мгновение, развернулась и убежала обратно в здание университета, надеясь найти там спасение в стенах, пропитанных знаниями. Спасение от чего? Она сама не понимала, да и утеряла способность здраво рассуждать. Вбежав в какую-то пустую аудиторию, Настя забилась на последнюю парту, обняла свою сумку и застыла, потеряв счёт времени. Зубы постукивали, кровь ухала в ушах, весь организм тянулся обратно, туда, на улицу, но противоречивое чувство самосохранения останавливало. Приличия, собственные порывы, неспособность разобраться в себе – что отталкивало от того, кто стоял там, снаружи, не нарочно коверкая её имя? Насте хотелось плакать. Её однокурсница вскоре тоже пришла в пустой зал, начав расспрашивать, что это был за мужчина, и если бы не эти вопросы, Насте потом бы так и казалось, что ей всё привиделось. Почти час спустя, снова выйдя на улицу она, естественно, уже никого не встретила. От чего она убежала? Почему? Не в силах ответить, но дивясь собственной глупости и трусости, девушка оставила всё в себе, не беспокоя старшую сестру и не пытаясь ничего выяснить. Даше и без этого не понравился тогда проскочивший интерес младшей сестры. А если она узнает о подобном непонятном посещении, то что возомнит? Нет, определенно нельзя было рассказывать, но без этого и не было средства для выяснения произошедшего. С той минуты Настя чуть ли не ежедневно оглядывалась по сторонам, надеясь, что Тэян появится снова, что он не счёл её за ненормальную. Но он не появлялся. До этого дня. - Учишь корейский? – на своём родном спросил он. Казалось, он и не был вовсе заинтересован в конечной точке пути. Попросил кофе, но не спрашивал, далеко ли до него, куда вообще они идут. - Полгода. Плохо говорю, - ответила Настя, поправляя белые варежки с красными снежинками и уставившись на них же. Очень увлекательное зрелище, почти такое же, как налипающий на зимние ботинки снег. Они опять пошли молча, оба не зная, что сказать и на каком языке. Тэян что-то сказал о погоде и природе на корейском, или о городе и перелёте, но Настя, до конца не поняв, повела плечами и показала растерянным видом, что ещё ничего толком не разбирает. Ей было этого ужасно жаль, потому что хотелось говорить, нормально говорить, и объяснить… и рассказать что-нибудь, продемонстрировать эрудицию, а не выглядеть безнадёжной дурочкой. Но губы растягивались в беспомощную улыбку. - Извини меня, - в итоге всё-таки произнесла она по-корейски, бросив мимолётный взгляд в глаза собеседника и тотчас отведя его. Кореец хотел успеть разглядеть эти голубые глаза потщательнее, но они никак не давались, да и вообще вся девушка была какой-то ускользающей, уплывающей, неосязаемой и эфемерной, будто снилась ему. Да, она была похожа на сон, который захотелось сделать явью. Когда он это понял? Не с первой встречи, нет. Когда вернул Дашу в Сеул и увидел Настю второй раз? Нет, даже не тогда. Когда сам был уже в Сингапуре. Да, именно. Ему понадобилось ещё несколько недель проторчать в борделе, позаниматься делами Джиёна, побродить с любимой береттой на важные встречи, пустить её пару раз в ход, чтобы окончательно зациклиться на воспоминании о простой русской девчонке, лучше которой он много лет никого не встречал. Непринужденность, детская непосредственность, открытость и чистота. Она очень напоминала Дашу, попавшую полтора года назад в Сингапур, и в то же время в ней не было налёта страха, тени подвластности, в ней не было возможности обладания, которая была в руках Тэяна тогда, и от этого всё делалось сложнее и интереснее. Настя ему не принадлежала, он не мог взять и захватить её, как какую-нибудь понравившуюся туристку или зазевавшуюся красотку, он мог только договориться, добиться, завоевать расположение. Сколько лет он уже не ухаживал за женщинами? Целую вечность. Не удивительно, что его идиотское явление перед университетом не вызвало ничего, кроме желания смотаться подальше. - Тебе не за что извиняться, - отмахнулся Тэян, и они вошли в тесную блинную. Конечно же, о натуральном кофе мечтать не приходилось, но, оказавшись у кассы, Настя попросила два стаканчика на вынос. Смущено улыбнувшись мужчине, представляя, какое разочарование приносит ему вся эта прогулка вдоль забора, и предвкушая, какое разочарование вызовет всё остальное, Анастасия сковывалась тисками провинциальных комплексов. Она видела, как жила Даша в Сеуле, и отдавала себе отчёт в том, к какому уровню привыкли все эти азиаты. Тэян взял свой картонный стаканчик. Они отошли в сторонку, не мешая заскочившим с улицы купить сигареты, шоколадки или те самые блины, заявленные на вывеске. Настя хотела спросить, не хочет ли гость попробовать русских блинов, но не знала, как это будет на английском или корейском, а поэтому опять промолчала, отпивая свой кофе.
- Am I scary? – опять спросил он.
- What? – переспросила девушка, но тут же поняла, замотав головой. – No! Why you think this way? - You ran away[68]. Румянец и без того густо лежал на щеках, поэтому внешне Настя не изменилась, но внутри опять всё задрожало. «Стыдно-то как! Господи, что меня дёрнуло тогда сорваться с места? – корила себя она, ускоряясь в испитии кофе и не замечая этого. – Человек ведь пролетел несколько часов в самолёте… а если это было в том числе и из-за меня? Нет, глупости, он прилетал по делам, вот и заглянул». - Ты мне нравишься, - сказал Тэян по-корейски. Охваченная пламенем смущения, Настя посмотрела на него и, допив глотком кофе, швырнула стаканчик в мусорную корзину и быстро пошла прочь из кафе. Убийца, начальник охраны главаря мафии, сутенёр и бандит растерялся, как мальчик не зная, что сделал не так. Сосредоточившись, он хорошо и отчётливо, на русском крикнул: - Настя! Настя! Но она не останавливалась