Читать книгу - "История твоего «Я». Вся правда о deepfake - Андрей Владимирович Курпатов"

планету, создали государства и культуру, отстроили мегаполисы и собираемся лететь на Марс.

Если вы спросите любого антрополога, в чём причина этого нашего успеха, то он, полагаю, будет говорить о языке, если культуролога – то о письменности. И всё это будет правдой. Но что есть способность осваивать язык, если не социальное подражание?

В среднем к трём годам малыш использует уже 500–800 слов, а к четырём должен знать около 1000–1500 слов. Сначала ребёнок не воспринимает обращённые к нему слова в том их качестве, к которому мы привыкли. Ребёнок реагирует на сам звук голоса – на «музыку слов», – как на и на любые другие звуки.

То, что это не просто звуки, а именно «слова», ребёнок не понимает. Ему и в голову не приходит, что эта «музыка» что-то обозначает – имеет какой-то смысл, что-то подразумевает, несёт в себе, – он в раннем детстве ещё не в курсе.

Сначала по мере наших «языковых познаний» срабатывает вот какой механизм: взрослые употребляют одни и те же слова, как правило, в схожих ситуациях. Получается, что определённые слова к определённым ситуациям как бы прикреплены, являются их частью. Поэтому в этих ситуациях ребёнок и начинает сначала производить похожие звуки – подражать.

Пока это для его мозга просто часть соответствующей ситуации – как вкус у еды, а тут звуковое сопровождение. Когда же взрослый не произносит нужного слова в соответствующей ситуации, ребёнок сам дополняет её недостающим звуком.

Как эхо, он пародирует взрослых, выполняет за них ту работу, которую они в данный момент почему-то не сделали. Раньше сами звучали при этом действии, а теперь не звучат – надо это поправить! Этот период развития в детской психологии называется этапом «эгоцентрической речи».

Впрочем, ребёнок достаточно быстро начинает понимать, что, издавая те или иные звуки, он может не только дополнить ситуацию, но и повлиять на происходящее. Например, он спонтанно произносит звук «мама», и вот известное ему лицо уже тут как тут. Или он что-то кричит, а ему тут же предлагают определённую еду.

То есть оказывается, что словами можно орудовать, как палкой какой-нибудь. Поорудовал ими – и на тебе ожидаемый эффект!

И я отнюдь не случайно использую не самое благозвучное слово – «орудовать». Дело в том, что выдающийся психолог Лев Семёнович Выготский так и объяснял функцию слов в жизни ребёнка – они являются его «орудиями»[46]. Слова становятся именно тем «орудием», которое превратит ребёнка из обычного примата в человека, обладающего сознанием и мышлением.

Используя этот инсайт или, как бы теперь сказали, лайфхак, ребёнок приходит к ещё одному очень важному для него открытию: оказывается, если произносить вслух те или иные звуки, то ему и самому легче справиться с ситуацией. Иногда это даже выглядит так, будто бы ребёнок сам себе даёт команды: «Маша варит кашу», «Андрей идёт гулять», «Слава рисует карандашом» и т. п. Но это не совсем так.

Дело в том, что когда в вашем мозге запечатлён комплексный образ ситуации, любой из его элементов может, как адрес в командной строке компьютера, вызвать к работе весь соответствующий нейрофизиологический паттерн (этот феномен Иван Петрович Павлов и назвал «динамическим стереотипом»).

То есть вы в три года говорили себе, например, «надо рисовать» – вы помогали своему мозгу активизировать те нейронные сети, которые позволяют вам управиться с карандашами и бумагой, обнаружить перед собой соответствующие объекты, найти подходящее для рисования место, занять нужную позу и т. д.

С помощью этих «эгоцентрических» слов мы буквально помогали себе достигать желаемого результата. Этот эффект можно было бы даже назвать «самоинструкцией» или «самопрограммированием», но с той только существенной оговоркой, что это «само» мы пока в себе ещё не видели, не ощущали и не обозначали.

У нас, понятное дело, уже имелись к этому времени и «физиологическое я», и какое-то худо-бедно сформированное «онтологическое я». Но всё это пока ещё вовсе не было тем «я», которое мы ощущаем в себе сейчас – как свою собственную осознанную индивидуальность.

Ведь что такое «личность» или «я» в нашем субъективном самовосприятии? Это всегда какая-то противопоставленность: вот есть «я» – как субъект, как некая позиция в пространстве бытия, а вот всё остальное – мир, другие люди, обстоятельства.

Я сказал: «Я!»

Все симптомы кризиса вращаются вокруг оси «я» и окружающих его людей.

ЛЕВ СЕМЁНОВИЧ ВЫГОТСКИЙ

До трёх лет, когда у ребёнка происходит это пропитывание своего внутреннего пространства языком, присваивание себе языка как чего-то собственного (психологи говорят «интериоризация внешней речи во внутреннюю»), он ещё сам как бы растворён в мире – не ощущает этой границы.

У нашего же «я» всегда есть граница, некий зазор между «мной» и «не мной».

Но когда вы младенец, то о какой границе может идти речь? Да, мы – взрослые – её видим: вот младенец, а вот – то, что его окружает. Но для младенца это не так, потому что он пока сам внутренне не противопоставлен миру, не встал как бы напротив него, перед ним.

«Физиологическое я» вроде бы имеет границы, но это только так кажется – нам, взрослым, и «онтологическое я» тоже безгранично. Да, уже нашими – взрослыми – мозгами мы эту границу видим совершенно отчётливо, но не когда мы были детьми.

Малыш живёт в парадигме «Вижу цель – не вижу препятствий!». И мы бегаем за ним, как только он встаёт на ноги, как угорелые – только бы он не снёс что-то, не упал где-то, не забрался куда-то, откуда сиганёт головой вниз. Постоянно надо следить, чтобы он не тянул себе в рот что ни попадя, не засунул себе чего-нибудь в нос, не уронил что-то, на себя не вылил…

Нет у ребёнка этой «границы»: всё, что он видит, чувствует, воспринимает, – всё это в каком-то смысле уже он сам, его «онтологическое я».

Но в какой-то момент эта граница появляется… В какой же? Откуда? Как?! И вот мы подошли к самому главному – явлению нашего Self, обнаружению нами нашего личного «я». И это его явление будет происходить, что вполне логично, на главном для нас пространстве – пространстве социального.

Не зря мы столько с вами сейчас говорили о словах… Потому что «я» – это тоже слово. Ясное и понятное, очень простое – в одну букву, – единственное в своём роде. Есть ещё, конечно, вспомогательные однобуквенные слова – предлоги, союзы, частицы и междометия, – но все они, так сказать, ни о чём.

Впрочем, краткость – не единственная уникальная особенность, свойственная слову «я».