Читать книгу - "Орнамент массы. Веймарские эссе - Зигфрид Кракауэр"

4

Одно дело, если бы в вину журналу Die Tat можно было поставить только ирреальность используемых понятий, но есть у него и другая беда – противоречивость этих понятий. Не та противоречивость, что неизбежно возникает на границах всякой закрытой системы, там, где коренятся ее предпосылки, а та, что разрушает систему изнутри. Неслучайно сотрудники Die Tat, подобно экзорцистам времен охоты на ведьм, повсюду чуют либерализм и вычисляют каждую пагубную его каплю, найдись она у кого-нибудь в крови. Консерватизм и социализм для них сущая отрава, а что же с русским большевизмом? «Это либерализм с марксистским знаком!» Фашизм также уличен в сношениях с дьяволом и вынужден терпеть упреки, что он пронизан целым ворохом либеральных идей. Словом, является бόльшим католиком, чем сам папа, если, конечно, это сравнение уместно применить к фашизму. Маниакальная страсть охотиться на либерализм везде, где только можно, бесспорно позволяет сделать вывод, что он, говоря языком психоанализа, есть что-то вроде объекта вытеснения. Его с ненавистью преследуют потому, что он присущ самому гонителю. И в самом деле, в Die Tat он неосознанно так силен, что выпирает из него во все стороны. Его нельзя скрыть: изгоняя его с фасада, журнал опять дружелюбно приглашает его зайти с черного хода. И даже если он проникает в дом под чужим именем, спутать его ни с чем нельзя. Присутствие либерализма в мире враждебных ему идей – лишнее доказательство бессилия этого мира.

В ответственные моменты в журнале возникает понятие отдельного человека, причем в значениях, которые противоречат декларированным программной позицией Die Tat. Так, в борьбе с американизмом и капитализмом стремиться следует уже не только к восстановлению идеи призвания, но и к строительству «новой личностной культуры». Далее, в той же программной статье «Куда мы идем?» содержится напечатанная вразрядку фраза: «Здесь речь идет о человеке. И решение, куда мы идем и как долго это будет продолжаться, выносит каждый отдельный человек, и никто другой!» Откуда, из какой сферы занесло сюда эти определения? Это индивидуализм идеалистического толка, буржуазные понятия, если угодно, которые уж точно ни при каких условиях нельзя соединить с заявкой на «целостный национализм» и «тотальное государство». Ведь их осуществление как минимум связано с единством общей и субъективной воли. Но если категорически заявляется, что решение самостоятельно принимает каждый отдельный человек, и никто другой, то государственная воля с самого начала исключается, даже если в основе лежит органическое понимание государства. Этот автономный человек – носитель скорее старой либеральной системы, чем некоей автаркии, а что в насквозь антилиберальной концепции он еще может занять почетное место, свидетельствует только о силе унаследованных либеральных представлений. Как показывает наглядный пример России, в действительности для «интеграции» в суверенное государство необходима как раз отмена автономии отдельного человека, и хотя люди из Die Tat обвиняют Советский Союз в либерализме, там лучше, чем они, знают, что строительство национальной государственной экономики не терпит «культуры личности». Во всяком случае, требовать ее в свободном пространстве и одновременно конструировать понятие тотального государства – полнейший абсурд.

Die Tat не ограничивается переносом ответственности за решения на отдельного человека, журнал еще и обрисовывает достаточно четкую картину его бытия в будущем. «Дел у него будет меньше, чем сейчас, поскольку восьмичасовой занятости уже не потребуется. У него будет больше свободного времени, чем сейчас. Он сможет больше бывать на воздухе и наслаждаться солнцем. Сможет больше отдыхать. Будет в большей безопасности, чем сейчас. И ‹…› возможно, снова найдет удовольствие в занятиях серьезными духовными ценностями, на которые у него сегодня нет ни времени, ни покоя». Кто же этот человек, за спиной которого вдалеке маячит загородный домик? Это возмужавший в либерализме индивидуалист, мелкий буржуа, который с разрешения государства ведет беспечную жизнь и, конечно, ни в малейшей степени не годится на то, чтобы строить желанный для Die Tat новый порядок. Церер сам прямо заявляет, что этим людям не хватает увлеченности. Говоря о русских, он как-то элегически заметил: «Настоящее, движущее ядро в этом новом экономическом государстве – огромный революционный порыв, который мы уже не сумеем скопировать у русских, поскольку наш либералистский порыв на исходе. Верим ли мы еще в технику? Верим ли еще в машину? Верим ли в опьянение великой свободой, которое овладевает человеком, освобожденным от всех пут и брошенным в эту жизнь? Мы в это больше не верим, мы от этого устали!» Признáюсь, после всех этих слов я вообще не могу представить себе рождение какого-либо нового мифа. Нелепо придавать отдельному человеку, так сказать, метафизическое значение и в то же время превозносить миф, включающий в себя человека целиком. А если этот человек еще и определяется как усталый мелкий буржуа, коему недостает не только либералистского порыва, но явно и энергии вообще, то миф, который надлежит через него осуществить, вообще немыслим. Шпенглер тоже говорит об усталости западного человека. Однако, увязывая ее с такой формой правления, как цезаризм, к предпосылкам которого ни государственный народ, ни миф не относятся, Шпенглер действует куда более последовательно, нежели Die Tat. Противоречие, в каком повинен журнал, присягая мифу и сохраняя при этом понятие отдельного человека, не может быть выражено ярче.

С индивидом, сердцевиной настоящего либерализма, в картину мира Die Tat торжественно вступает разум. Несмотря на самое благое намерение истребить его огнем и мечом, разум порой не только с успехом применяют в критических размышлениях, но даже требуют, чтобы он проявил себя эффективно. Церер, констатировав в ноябрьском номере журнала, что скоро освободится место «для нового строительства и сбрасывания цепей», продолжает: «И наша оппозиция к этому еще не готова, она с трудом пытается сплотить свои кадры, но ей не хватает теоретической подготовки». Теоретическая подготовка – что, как не использование разума, может лучше ей способствовать? И она тем более нуждается в разуме, коль скоро программа предусматривает государственную плановую экономику. Тут противопоставлены уже сути. Потому что понятия планирования и роста противоречат друг другу. Если Die Tat, с одной стороны, пропагандирует государство, которое возникает в результате органического роста, а с другой стороны, посредством плановой экономики хочет осуществить в нем своего рода социализм, то журнал предполагает нечто невозможное. Он изгоняет разум из храма народного государства и в тот же миг усаживает его в конторы государственной экономики. Это не один путь; это два пути, противоречащие друг другу. Первый, главный путь – реакция на либерализм; второй, ведущий к