Читать книгу - "Орнамент массы. Веймарские эссе - Зигфрид Кракауэр"

придется приписать определенную весомость… К сожалению, не избежать и конфронтации между воззрениями, представленными этим языком, и разумом, который, как известно, у авторов Die Tat не в чести. Я полагаю, однако, что бояться не стоит, можно спокойно подвергнуть себя опасности, связанной с его применением. Во-первых, потому, что аргументация возможна лишь при условии, что права разума признаны; во-вторых, потому, что Die Tat, вольно или невольно, нередко приводит так осуждаемый им разум в качестве аргумента и даже настойчиво к нему апеллирует.

Некоторые главные выводы из представленного здесь анализа – он касается номеров за последний год – можно предвосхитить: основные мысли авторского круга Die Tat являются точным отражением тяжелого положения среднего сословия. Они демонстрируют нам позицию, по существу, нереальную и противоречивую. Указать выход из сложившейся ситуации эти мысли по причине своей непродуктивной путаности не могут.

2

Опыт снабдил журнал Die Tat понятием «народ». Журнал постулирует его как неразложимое основное понятие. То речь идет об «идее национальной целостности», то общественные учреждения проверяются на их «близость к народу». Романтически употребляемое понятие, очевидно, трактует народ как некое взрослое образование и противопоставляется и всем либеральным теориям вместе взятым, и современному понятию массы. «Мы думаем… не в массах, а в людях и народах…» Что это за характеристика – «в людях», – мы еще услышим.

При таком подходе неудивительно, что большую роль играет и понятие пространства. В пространстве народ предстает телесно. Отсюда и плохо скрытое удовлетворение, с каким замечается, что сегодня происходит «распад мира на отдельные замкнутые национальные пространства»; отсюда и программное требование автаркии. Мысль о пространстве так владеет журналом, что Церер еще и разлагает общее пространство народа на сегменты, которые, как он считает, следуя за Надлером[42], обладают творческой силой. Он заявляет: «Ландшафт становится замкнутым в себе пространством, обладающим совершенно особенной собственной жизнью, пространством, связанным кровными узами, землей и судьбой». Самая маленькая географическая ячейка – это, без сомнения, семейный очаг. Как бы то ни было, в понятии пространства также выражена воля к органическому, непосредственно противопоставленная либерализму с его тенденциями к атомизированию и с его характерной интернациональностью.

На время народ утверждает себя как государство. Он выступает, как и у Гегеля, в форме «тотального государства» – термин заимствован у Карла Шмитта[43], чей пафос явно черпается в отвержении государства как «ночного сторожа»[44]. Народ и его организации, провозглашает Die Tat, должны быть «интегрированы» в это тотальное государство. Фрид формулирует: речь идет о «замене примата экономики на примат государства». В другом месте речь идет о профессии: «Для нас профессия – это жизненная задача, которая в обозримом пространстве ‹…› содержит в себе вплетенность отдельного человека в государство». И принцип федерализма исполняется лишь в том случае, «если отдельная государственность становится настоящим средством для интеграции целого…» Все эти утверждения определяют идеальное государство не как конструктивное, рациональное единство, а как нечто иррациональное, живое, чьи части до некоторой степени складываются в него сами собой. Романтическое понимание государства, где сильно подчеркнут органический элемент.

Таким образом, целью является порядок, примерно обратный тому, что был выдвинут Просвещением. Этот порядок по меньшей мере крайне антилиберален. Тот, кто вместе с авторами Die Tat считает пагубной даже «каплю либерализма в крови», должен, разумеется, и к интеллекту, который по мере надобности идентифицируется со здравым смыслом, быть настроен враждебно. Интеллект считается главным оружием либерализма, а поскольку Die Tat не без оснований боится провала, если будет бороться с ним его же оружием, то предпочитает выбирать другие, более сподручные для себя средства. «Этому интеллекту, – пишет Церер, – …можно пока противопоставить только новую веру, а вера не может диалектически дискутировать со своим противником; если она последует за противником на его территорию, то непременно окажется побежденной». Но как же вера внедряется в действительность, если не желает себя объяснить? Примитивный ответ Церера гласит: «Меч – вот единственный аргумент, который в рамках либералистской системы не подходит разуму и дискуссии. Меч и кулак!» Словом, деятели Die Tat [die Tat – «дело, деяние, действие» (нем.). – Примеч. пер.] надевают броню, защищаясь от рассудка, опускают забрало, лишь бы не видеть ни один из его аргументов, и ищут спасения в варварстве. При этом они в своей одержимости порой возлагают на рассудок ответственность за события, в которых он на самом деле не виноват. «Разум! – восклицает Церер. – Именно под знаком этого разума погибли миллионы людей». При более подробном изучении вопроса, наверное, удалось бы установить, что именно те безрассудные силы, которым он присягает, и ответственны за развязывание мировой войны.

Так или иначе, Die Tat сражается не под знаменами разума, но у журнала есть другая путеводная звезда. Церер утверждает: «Новая вера, новый миф идут на смену системе либерализма». Понятие мифа, которое в публикациях авторов Die Tat акцентируется так же сильно, как и идея плановой экономики, выступает из вод философии жизни и отмечено подражанием Сорелю[45]. Придаваемое этому понятию большое значение явно связано с тем обстоятельством, что веры в усмиряющее воздействие рационального познания уже нет, что его место, как полагают, должны занять броские образы, в которые каким-то загадочным образом сплачиваются некие иррациональные силы. Вместо того чтобы раскрыть суть того или иного образа, Церер, к сожалению, ограничивается лишь тем, что утверждает их появление. И несомненно лишь одно: в средних слоях он видит отличных носителей декларируемого им мифа. «Принадлежность этих слоев к большому сообществу, к народу и нации, может осуществляться не в рамках профсоюза, объединения, класса или какой-нибудь другой организации, а только в идеале, в мифе». Позволим себе добавить, что миф должен быть национальным. На необходимость этого недвусмысленно указывает заявление, что задачей будущего является «создание нового народного единства под мифом новой нации».

Народ, государство, миф – эти сплоченно взаимосвязанные понятия предполагают реальную, существующую действительность. Поскольку журнал Die Tat ориентирован на них, он оказывается способен и на реальную критику текущей ситуации; ведь он отворачивается от существующего только потому, что оно, по сути, невыносимо. Влияние, каким пользуется Die Tat, зиждется – и для меня в этом нет сомнений – не в последнюю очередь на этой его критике нашего времени. Так как при обозначенной выше позиции по-другому и быть не может, журнал критикует бедность реальности, которая ширится при существующем режиме. Позволю себе оставить под вопросом, следует ли для ее выявления исходить из общего знаменателя названных понятий или лучше использовать другие понятия, начав хотя бы с понятия класса. Пока что важно только, что Die Tat