Читать книгу - "Наполеон: биография - Эндрю Робертс"

и придворные отправились мириться с временным правительством. «Можно подумать, – высказался об этом бегстве член Государственного совета Жозеф Пеле де ла Лозер, – что его величество уже в могиле»{2739}. К 7 апреля в Le Moniteur уже не хватало места, чтобы поместить все заверения в верности Людовику XVIII: их публиковали Журдан, Ожеро, Мезон, Лагранж, Нансути, Удино, Келлерман, Лефевр, Юлен, Мийо, Сегюр, Латур-Мобур и другие{2740}. Бертье даже стал командиром одного из королевских гвардейских корпусов{2741}.

«Его величество был очень печален и разговаривал очень мало», – в те дни записал Рустам{2742}. В 1807 году Людовик XVIII из Елгавы, откуда в 1800 году требовал у Наполеона престол, перебрался в английский Бакингемшир, и теперь в Хартуэлл-хаусе ждал известий об отречении Наполеона, чтобы занять трон Франции.

Даже лишившись офицерского корпуса и Генштаба, Наполеон мог, если бы пожелал, спровоцировать гражданскую войну. 7 апреля слухи об отречении собрали в Фонтенбло 40-тысячную армию. Солдаты ночью оставили казармы и прошли парадом с оружием, факелами и криками «Да здравствует император!», «Долой предателей!» и «На Париж!»{2743}. Подобное происходило в казармах в Орлеане, Бриаре, Лионе, Дуэ, Тьонвиле и Ландау. В Клермон-Ферране и других местах публично сжигали белое знамя Бурбонов. Корпус Ожеро был близок к мятежу. Верные Наполеону гарнизоны попытались восстать в Антверпене, Меце и Майнце. В Лилле солдаты бунтовали три дня и еще 14 апреля стреляли в своих офицеров{2744}. Шарль де Голль заметил по этому поводу: «Те, кого он заставил страдать сильнее всего, – солдаты – оказались как раз самыми верными ему»{2745}. Лорд Каслри, английский министр иностранных дел, озабоченный этими выражениями верности, указал военному министру лорду Батерсту на «опасность пребывания Наполеона в Фонтенбло, в окружении войск, которые в значительной мере сохраняют ему верность». Это соображение 11 апреля 1814 года, после пяти дней переговоров, наконец подвигло союзников подписать договор в Фонтенбло{2746}.

На следующий день Коленкур и Макдональд привезли документ из Парижа. Для ратификации требовалась лишь подпись Наполеона. Он пригласил Коленкура и Макдональда пообедать и отметил отсутствие Нея, оставшегося в столице ради примирения с Бурбонами{2747}. По договору Наполеон мог пользоваться императорским титулом и получал в вечное владение Эльбу, а всей его семье обеспечивалось щедрое содержание (но непомерные выплаты Жозефине были сокращены до 1 млн франков). Сам Наполеон должен был получать 2,5 млн франков в год. Марии-Луизе назначались герцогства Парма, Пьяченца и Гвасталла в Италии{2748}. Наполеон писал ей 13 апреля: «Ты получишь по меньшей мере одно поместье и красивую страну… когда тебе наскучит мой остров Эльба и я стану тебе надоедать, но это будет возможно лишь тогда, когда я состарюсь, а ты будешь еще молода… Я здоров, мое мужество не ослабло, особенно если ты удовольствуешься моей несчастной долей и будешь рада ее разделить»{2749}. Наполеон еще не понял: Габсбурги решились породниться с императором Франции, а теперь, когда он правил лишь Эльбой, все переменилось. Раскрыв книгу об этом острове, Наполеон сказал Боссе: «Воздух там здоровый, обыватели замечательны. Я не буду сильно нуждаться, и, надеюсь, Мария-Луиза тоже не будет совсем уж несчастной»{2750}. 12 апреля генерал Пьер Камбронн с кавалерийским отрядом явился в Орлеан с распоряжением Наполеона увезти императрицу и короля Римского в Фонтенбло, за 87 километров, но выяснилось, что всего двумя часами ранее присланная Меттернихом депутация забрала ее вместе со свитой в Рамбуйе. Там Мария-Луиза узнала, что вскоре к ней присоединится отец. Сначала она твердила, что может ехать лишь с позволения Наполеона, но ее довольно легко удалось переубедить (хотя она и написала Наполеону, что ее увозят против ее воли). Очень скоро она перестала думать о воссоединении с мужем и поехала в Вену. Она не собиралась быть несчастной.

Наполеон, отправив Марии-Луизе жизнерадостное письмо, в ночь с 12 на 13 апреля, после обеда с Коленкуром и Макдональдом, предпринял попытку самоубийства{2751}. Он принял смесь ядов («по величине и форме зубок чеснока»), которые носил на шее в шелковом мешочке с тех пор, как при Малоярославце едва не был захвачен в плен казаками{2752}. Наполеон не испробовал иные методы самоубийства в том числе потому, что Рустам и камергер Анри, граф де Тюренн, забрали у него пистолеты{2753}. Сам Наполеон позднее объяснил:

Моя жизнь уже не принадлежала стране. События последних нескольких дней снова сделали меня ее хозяином. «С какой стати мне столько страдать? – подумал я. – И (как знать), может, моя смерть доставит моему сыну корону». Франция была спасена. Более я не раздумывал. Я вскочил с кровати, растворил яд в небольшом количестве воды и выпил почти с ощущением счастья. Но время лишило его силы; ужасная боль вырвала у меня стон; его услышали, и прибыла врачебная помощь{2754}.

Камердинер Юбер, спавший в смежной комнате, услышал стоны. Привели Ивана, врача, и он вызвал у Наполеона рвоту, вероятно заставив глотать пепел из камина{2755}.

Ночью явились и Маре с Коленкуром. Наутро, когда стало ясно, что он не умрет, Наполеон, «уже не медля», подписал отречение, сидя за простым круглым столиком в зале, отделанном красным и золотым (теперь известном как Зал отречения). «Так как союзные державы провозгласили, что император Наполеон есть единственное препятствие к установлению мира в Европе, – гласил текст, – то император Наполеон, верный своей присяге, объявляет, что он отказывается за себя и за своих наследников от трона Франции и от трона Италии, потому что нет той личной жертвы, даже жертвы жизнью, которую он не был бы готов принести в интересах Франции»{2756}.

Когда в 9 часов 13 апреля Макдональд пришел в покои императора, чтобы забрать подписанный договор, Коленкур и Маре все еще находились там. Макдональд нашел Наполеона «сидящим перед огнем, в простом канифасовом шлафроке, босиком, обутым в комнатные туфли, руками обхватившим голову, локти на коленях… Лицо имело желто-зеленый оттенок»{2757}. Наполеон сказал, что ему «всю ночь нездоровилось». Он объяснился с верным Макдональдом: «Я плохо знал вас и был предубежден против вас. Я столько сделал для множества других, оставивших меня, осыпал их милостями, но вы – тот, кто ничем мне не обязан, остались мне верны!»{2758} Наполеон подарил ему саблю Мурад-бея, они обнялись, и Макдональд повез в Париж ратифицированный договор. Более они не виделись.

После попытки самоубийства Рустам сбежал из Фонтенбло. Впоследствии он утверждал, что опасался: если Наполеон покончит с собой, то его, Рустама, могут принять за подосланного Бурбонами или союзниками убийцу{2759}.

15 апреля было решено, что с Наполеоном на Эльбу поедут генералы Бертран, Друо и Камбронн, а также шестьсот гвардейцев. По отдельной статье договора союзные державы обязались защищать Эльбу от «берберских», то есть североафриканских, стран. (Берберские пираты господствовали в этой части Средиземноморья.) На следующий день в Фонтенбло явились четыре комиссара союзнических держав, чтобы сопровождать Наполеона на остров. Впрочем, на Эльбе осталось лишь двое из них: английский полковник Нил Кэмпбелл и австрийский генерал Франц фон Коллер. Наполеон поладил с Кэмпбеллом. (При Фер-Шампенуазе тот был ранен: один русский, приняв его за французского офицера, ударил его пикой в спину, а второй – саблей по голове, хотя Кэмпбелл громко кричал: «Angliyski polkovnik!») К удовольствию Кэмпбелла, Каслри поручил ему «сопровождать бывшего главу французского государства на остров Эльбу» (эта формулировка отражала неопределенность статуса Наполеона){2760}.

В Фонтенбло Наполеон просматривал парижские газеты. Фэн вспоминал, что оскорбления журналистов «очень слабо его впечатлили, и, когда их ненависть дошла до абсурда, она вызвала у него лишь улыбку сожаления»{2761}. Наполеон заявил Флао, что доволен тем, что в феврале не принял предложенные в Шатийоне условия мира: «Я был бы несчастнее, чем теперь, если бы мне пришлось подписать договор, отторгающий у Франции даже одну деревню, принадлежавшую ей в день, когда я поклялся охранять