Читать книгу - "Наполеон: биография - Эндрю Робертс"

Наполеон закрепил политические и общественные успехи революции уже благодаря тому, что пятнадцать лет не отдавал власть Бурбонам. Еще десять лет отделяет начало революции от 18 брюмера. После падения Бастилии выросло целое поколение, и французы привыкли к возникшим свободам и установлениям. Однако кровь и деньги, которыми были оплачены войны шести легитимистских коалиций против революционной и наполеоновской Франции, затмили эти успехи в глазах многих людей. После 22 лет войны французский народ страстно желал мира и взамен был готов мириться с присутствием казачьих палаток в Булонском лесу. Вскоре Наполеон узнал, что не может положиться и на собственных префектов: лишь двое из них, де Лезей-Марнезия (в Страсбурге) и де Бри (в Безансоне), подчинились приказу укрыться в столице департамента и оказать сопротивление оккупантам. Остальные префекты либо «отошли от дел», то есть спрятались в глуши при первых известиях о столкновениях, либо просто капитулировали, подобно Луи-Александру Эмберу де Фленьи в Вогезах. Некоторые, как Луи де Жирарен из департамента Нижняя Сена (совр. Приморская Сена), подняли королевское знамя{2645}. Когда Наполеон явился с Эльбы, некоторые префекты сумели вернуться к бонапартистским убеждениям, а после Ватерлоо снова стали роялистами{2646}. Клод де Жессен, префект департамента Марна в 1800–1838 годах, умудрился сохранить свой пост при всех режимах.

Наполеон был разочарован тем, что в 1814 году так мало французов (около 120 000 человек из номинального набора, превышающего это количество в несколько раз) отозвалось на его призыв взяться за оружие, но обмундирования и оружия едва хватало и тем, кто явился в полковые депо. Рекрутские наборы прошлых лет оттолкнули от Наполеона зажиточное крестьянство – его главную социальную базу. Из-за призыва вспыхивали кровопролитные бунты. В период империи, с марта 1804 по ноябрь 1813 года, 2 432 335 человек были призваны на военную службу 15 декретами, 18 сенатусконсультами и 1 распоряжением Государственного совета, и почти половина набора пришлась на 1813 год, когда вербовщики игнорировали требования к минимальному возрасту и росту{2647}. (В Молодую гвардию теперь брали рекрутов ростом 5 футов 2 дюйма [157 сантиметров] вместо прежних 5 футов 4 дюймов [162 сантиметра].) В 1800–1813 годах показатель уклонения от призыва снизился с 27 до 10 %. К концу 1813 года он вырос более чем до 30 %. В Воклюзе и северных департаментах начались крупные антипризывные бунты{2648}. В Азбруке толпа (более 1200 человек) едва не убила супрефекта. Были вынесены четыре смертных приговора. В 1804 году Наполеон предсказал, что однажды непопулярность конскрипции и акцизов (droits réunis) его погубит. Пеле записал, что это «пророчество сбылось буквально: в 1814 году слова “Plus de conscription – plus de droits réunis” [“Хватит конскрипции, хватит акцизов”] были написаны на знаменах Реставрации»{2649}. Кроме алкоголя, табака и соли, акцизы теперь взимались также с продажи золота и серебра, почтовых марок и игральных карт. Французы платили, но возмущались{2650}.

После разгрома в России и до возобновления военных действий Наполеон имел четыре месяца для восстановления и дооснащения армии. Теперь же у него было всего шесть недель. Наполеон, отличавшийся хорошим знанием себя (это была одна из самых привлекательных черт его характера), говорил в начале 1814 года: «Я не боюсь признать, что слишком много воевал; я создал громадные планы, я хотел обеспечить за Францией господство над всем светом»{2651}. Теперь это стало несбыточным, однако Наполеон надеялся, нанося с опорой на внутренние коммуникации мощные удары любому противнику, представлявшему Парижу наибольшую угрозу, склонить союзников к принятию Франкфуртских условий мира и так спасти свой трон. К вероятному поражению он относился философски. «Что сказали бы люди, если бы я умер?» – спросил Наполеон у придворных и, пожав плечами, сам же ответил, не дожидаясь, пока те придумают что-нибудь достаточно подобострастное: «Они скажут: “Уф!”»{2652}

Человек, присутствовавший в 1814 году на новогоднем приеме Наполеона в тронном зале Тюильри, вспоминал: «Он был невозмутим и мрачен, его хмурый вид указывал на приближение бури»{2653}. Он обдумал условия мира, выдвинутые Англией в конце 1813 года, и отверг их. 4 января он заявил Коленкуру:

Без Остенде и Антверпена Франция не сможет быть на равных с остальными государствами Европы. Англия и все другие державы признали во Франкфурте эти границы. Французские завоевания до Рейна и Альп нельзя рассматривать как компенсацию за то, что Австрия, Россия и Пруссия приобрели в Польше и Финляндии, а Англия – в Азии… Я принял Франкфуртские условия, но, возможно, у союзников есть и другие мысли{2654}.

Наполеон мог упомянуть и приобретения русских на Балканах и англичан – в Вест-Индии. Он выдвигал аргументы в пользу сопротивления: «Италия осталась нетронутой», «бесчинства казаков вооружат население и удвоят наши силы», у него достаточно солдат для того, чтобы дать несколько сражений. «Я все решил на тот случай, если Фортуна меня предаст, – объявил он с отчаянной решимостью. – Престол меня не заботит. Я не опозорю ни нацию, ни себя принятием позорных условий». Он мог смириться с отпадением Баварии, Бадена, Саксонии и Вюртемберга, с предательством Фуше, Талейрана, других министров, даже с вероломством Мюрата и собственной сестры Каролины, только не с изменой главной до тех пор сторонницы – самой Фортуны. Конечно, Наполеон понимал, что судьба и удача не определяют его участь, но эти концепции всю жизнь оказывали на него влияние.

«Пишу к посланнику столь просвещенному, как вы, князь, – так начал Наполеон льстивое письмо Меттерниху (от 16 января), в котором просил о перемирии с Австрией{2655}. – Вы оказали мне столько личного доверия, и я сам глубоко верю в искренность ваших взглядов и благородные чувства, всегда вами демонстрируемые». Наполеон попросил оставить письмо в тайне, но Меттерних, конечно, показал его союзникам. Весной 1814 года уполномоченные Наполеона (в первую очередь Коленкур) продолжали переговоры с союзниками о возможности заключения договора, условия которого день ото дня, в зависимости от состояния дел на фронте, менялись. 21 января, желая повлиять на общественное мнение, Наполеон позволил папе вернуться из Фонтенбло в Рим.

11 января предательство Мюрата стало официальным: он заключил с Австрией соглашение, по которому в обмен на Анкону, Романью и сохранение престола для себя и своих наследников выставил против Евгения Богарне в Италии 30 000 солдат. «Он не слишком умен, – заметил Наполеон Савари, когда чуть больше недели спустя Мюрат взял Рим, – но он, наверное, слеп, если воображает, что сможет там остаться, когда я уйду или когда… я со всем этим справлюсь»{2656}. Наполеон оказался прав: через два года Мюрата расстреляли неаполитанцы. «Поведение неаполитанского короля бесчестно, и нет слов, чтобы описать поведение королевы, – прокомментировал Наполеона поступки сестры и зятя. – Я рассчитываю прожить достаточно долго для того, чтобы суметь отомстить за себя и Францию – за такое оскорбление, такую ужасную неблагодарность»{2657}. Напротив, Полина отправила брату некоторые свои драгоценности, чтобы помочь ему расплатиться с солдатами. Жозеф, продолжавший считать себя испанским королем даже после того, как Наполеон 24 марта позволил Фердинанду VII вернуться на родину, остался в Париже и руководил регентским советом.

«Я вверяю национальной гвардии императрицу и римского короля, – заявил Наполеон офицерам во время волнующей церемонии в Зале маршалов Тюильрийского дворца 23 января. – Я уверенно отправляюсь навстречу неприятелю и оставляю вам то, что для меня дороже всего, – императрицу и сына»{2658}. Офицеры встретили эту речь восклицаниями: «Да здравствует императрица!» и «Да здравствует римский король!». Паскье отметил, что «по лицам многих текли слезы»{2659}. Наполеон хорошо понимал пропагандистскую ценность фигуры своего малолетнего сына и распорядился изготовить гравюру мальчика за молитвой с подписью: «Я молю Господа, чтобы он спас моего отца и Францию». Наполеон обожал сына, который наводил его на странные мысли. Однажды младенец, упав, слегка поранился, это вызвало большой переполох. Император произнес в глубокой задумчивости: «Однажды я видел, как ядро выбило целую шеренгу, двадцать человек»{2660}. Несмотря на «уверенность» в победе, ночью 24 января, перед отъездом к армии, Наполеон сжег личные бумаги. В 6 часов он покинул Париж. Наполеон больше никогда не увидел ни супруги,