Читать книгу - "«Ваш Рамзай». Советская военная разведка в Китае и хроника «китайской смуты». 1922–1930 годы. Книга 1 - Михаил Николаевич Алексеев"

случаю его приезда я не возвращался домой до следующего дня. Мы выпили вместе 62 бутылки немецкого пива. Вилли был напуган, что я пропал. Он рассердился на меня, но, увидев, обрадовался и чуть ли не расцеловал меня“.

В дальнейшем, до установки собственной рации Улановского, по его словам, всецело зависел от Гурвича, который вначале подвергал цензуре его телеграммы и до конца неизменно слушал и проверял все, что он отправлял и получал из Центра. Демонстрируя своё недоверие, Гурвич, получив от Улановского его фамилию и адрес, сам же запретил Клаузену, который помогал в установке рации, сообщать свой телефон или адрес.

За это время был подыскан пустой дом под станцию во французской концессии на улице Лафайет, его оборудовали и купили мебель. Из этого дома обеспечивался хороший приём и передача.

Шанхай, как и другие, так называемые договорные порты, являлся прекрасным местом для установки и использования рации. Помимо большого количества радиостанций других разведок, радиостанции имелись и на военных кораблях, и на торговых судах, часто заходивших в порт. Причём все они работали в различное время и почти всегда шифром. В таких условиях найти какую-то работавшую станцию путём радиоразведки было очень трудно. Китайская контрразведка была связана, кроме того, по рукам и ногам особыми правами сеттльмента и концессии.

Англичане, господствовавшие в шанхайском муниципалитете, были не особенно заинтересованы в выявлении радиоустановок, потому что у них была своя широко разветвлённая радиосеть. Единственное, чего китайцы добились к тому времени, – это запрещения ввоза радиооборудования, что удорожало работу, но не могло её прекратить.

От найденного помещения для рации в последующем пришлось отказаться, потому что в соседнем доме оказалась другая „дикая“ рация и при работе радиостанции друг другу мешали, создавая, таким образом, предпосылки для провала. Но это произошло спустя некоторое время, а пока обживали подобранное помещение на улице Лафайет. Оставалось „заполучить на некоторое время Ганса“, чтобы не только закрепить практические навыки Вейнгарта в приёме и передачи сообщений, но „и строить“ – монтировать радиостанции. Установка рации была завершена в 20-х числах февраля. Но связь продолжал обеспечивать Ганс. Зеппелю потребовалось ещё три недели для того, чтобы войти в курс дела. И только, когда он смог сам сесть за радиостанцию, только тогда Клаузен и Мишин выехали в Кантон. Произошло это 12 марта 1930 г. Гурвича с ними не было. К этому времени он сделал операцию на горле, которая не дала желаемых результатов, и врач настоятельно не рекомендовал ему выезжать в Кантон.

Удивительно, но в переписке с шанхайской резидентурой Центр ни разу не упоминает Мишина, как будто его не существовало вовсе. Сказывалось недоверие Центра к бывшим белогвардейцам, имевшее, впрочем, на то все основания. Клаузен тем временем много занимался с Мишиным „по Морзе и работе с рацией“.

Организация работы на юге Китая была необходима, но развёртывание рации в Кантоне, втором по значению после Шанхая открытым порте и индустриальном центре Китая, до появления в нем агентурного работника было явно преждевременным. Но Центр не намерен был отступаться от решения создать агентурную группу в Кантоне.

Так как Клаузену до этого не доводилось бывать в Кантоне, он не имел представления об условиях приобретения радиодеталей в этом городе. Необходимо было взять с собой передатчик, выпрямитель и трансформаторы. Но как это было сделать? Таможенные порядки в Кантоне были очень жёсткими, особенно в отношении компонентов радиостанций.

Решено было взять с собой как можно больше чемоданов, чтобы спрятать радиодетали между одеждой. Ликвидировав „хозяйство в Шанхае“, Клаузен и Мишин сели на пароход „Баттерфильд эдн суйр“ и отплыли в Гонконг. Оттуда на пароме они переправились в Коулун. В Коулуне, по словам Макса, ему пришлось испытать, пожалуй, самый неприятный момент в его жизни. Таможенники приказали им открыть все чемоданы. Радисты изрядно струхнули, но не подали вида. Таможенники приказали вынуть все из чемоданов. Но так как чемоданов было много, они устали пересматривать каждую вещь. Таможенники ограничились тем, что только поднимали одежду и ощупывали чемоданы руками. Во всех карманах костюмов и пальто были спрятаны радиодетали, но их не обнаружили. Тогда Макс „пришел к заключению, что небо способствует коммунистам“. Таможенники удалось найти только большой трансформатор, который было невозможно спрятать. Таможенники довольствовались объяснением, что трансформатор нужен для фотографической работы. Пришлось заплатить за него пошлину, так же как и за фотоаппарат Мишина.

В Шамине – иностранной концессии в Кантоне – Клаузен, Мишин и прибывший к этому времени в город, несмотря на запреты врача, Гурвич нашли дом, принадлежавший индусам. Но те отказались сдавать его в аренду, пока Клаузен не достанет удостоверения от немецкого консула, что он является немецким подданным. Решили, что Макс обратится в немецкое консульство. На вопрос, что Клаузен намеревается делать в Кантоне, он ответил, что является специалистом по фотографии и приехал для съёмок „китайского народа и его жизни“. Получив удостоверение от консула, Макс и Мишин сняли дом у индуса. Это был большой и пустой особняк. Они закупили подержанную мебель и только после этого переехали сюда из отеля.

Уже из Шанхая 8 апреля 1930 года Гурвич отрапортовал в Москву: „В Кантоне организовал фирму имени Ганса, защитой немконсула. Рация установлена. Владивосток хорошо слышен, но Шанхай пока нет. Ганс слушает; пусть Владивосток опытным изменением волны и времени добьётся Кантона. В Шанхае добиваюсь Кантона. Выеду Вашем согласии домой 16 апреля“. На телеграмме стояла резолюция начальника IV Управления: „II отдел. Хорошо, что связь с Владивостоком, даже это нас удовлетворит, и пусть Джим едет домой, он здесь очень нужен. 9. IV. Берзин“. Итак, задание не было выполнено до конца – связь с Владивостоком была односторонняя, Владивосток ещё не слышал Кантон, но „Джим“ посчитал, что Клаузен завершит начатое дело.

Из Шанхая в Европу (через Суэцкий канал) Гурвич выехал 18 апреля, имея при себе материалы шанхайской резидентуры „в четырёх книгах“. А в Центре его действительно ждали. После недолгого, четырёхмесячного, пребывания в Москве Гурвич в конце 1930 г. опять был переброшен за рубеж для организации европейской радиосвязи. При его непосредственном участии были установлены радиостанции в Берлине, Париже, Риме, Вене, Стокгольме. Подобная попытка была предпринята в Варшаве.

А Клаузен и Мишин продолжали в Кантоне налаживать связь с „Висбаденом“ (Владивостоком). Но „Висбаден“ их не слышал. Передатчик в 7,5 ватт оказался недостаточно мощным для обеспечения радиосвязи на расстоянии 2 тыс. км.

Макс решил отправиться в Шанхай, чтобы купить запчасти и лампы для передатчика в 50 ватт. Гурвич к тому времени уже выехал в Европу. Через несколько дней Макс вернулся в Кантон