Читать книгу - "Полка: История русской поэзии - Лев Владимирович Оборин"

(р. 1991), Влад Гагин (р. 1993), Егана Джаббарова (р. 1992), Мария Малиновская (р. 1994), Мария Клинова (р. 1996). Драгомощенко, конечно, был не единственным ориентиром поколения: среди поэтов, с которыми оно вело диалог, были Михаил Ерёмин, Геннадий Айги, Александр Скидан, Сергей Уханов, Василий Бородин, Виктор Iванiв, Игорь Булатовский, Анна Глазова. Вообще поэтика Глазовой (р. 1973), принадлежащей скорее к поколению «Вавилона», была по достоинству оценена только в 2010-е. В её коротких стихотворениях возникает образ поэта-исследователя, обращённого к природному миру, изучающего тот момент, когда физиология природы переходит в метафизику:

из зелёных ветвей, из стеклянных волокон

заплести между носом и выхлопом тихий оргáн,

золотистое лёгкое сопло дышащей машины.

пить из рук перемешанный с пеплом горючий исток.

дуть на веки бесшумное имя.

Свойство поэзии Глазовой – экологичность, «обращённость к миру», нежность к нему, уважение к его тайнам. Это же свойство – основа этоса таких авторов младшего поколения, как Александра Цибуля (р. 1990) и Степан Самарин (р. 1997), оно работает и в чувственной и авангардистской поэтике Ивана Соколова.

Ещё одна поэтесса, работающая в русле философской и филологической поэзии, – Наталия Азарова (р. 1956): её поэзия продолжает, с одной стороны, «беспредметную» линию Геннадия Айги, с другой – опыт «языковой школы». В стихах Юрия Милоравы (р. 1952), Дмитрия Воробьёва (р. 1979) и Татьяны Грауз (р. 1964) также продолжается опыт Айги – опыт, для которого принципиален непосредственный, чувственный контакт с благостью мира:

С конца 2000-х по середину 2010-х дебютировали несколько поэтов, чья работа – важное связующее звено в истории интеллектуальной, «сложной», филологической и философской поэзии: Денис Ларионов (р. 1986), Кирилл Корчагин (р. 1986), Евгения Суслова (р. 1986), Владимир Лукичёв (р. 1984), Александр Фролов (р. 1984), Алексей Кручковский (р. 1987), Глеб Симонов (р. 1986). Некоторые из них также выступают как критики и переводчики. Два сборника Ларионова, «Смерть студента» и «Тебя никогда не зацепит это движение», можно рассматривать как манифесты критики традиционной поэтической образности; Ларионов выстраивает драматургию внутреннего диалога, отношений между разными ипостасями расщеплённого субъекта – какие-то из них, как заглавный студент, могут и умереть («За чертой города найдено тело, растерявшее шлейф уловок»). Элементы повседневности – скажем, городской антураж, – осмысляются через призму философских категорий, что придаёт стихам барочное, принципиально герметичное остроумие:

– Остановись и осколки сложи в откровенный тупик –

проходящему мимо.

Пафос предплечья форсирует тезис стекла.

Скажем так, полночь. До неразличения.

В закрытые двери торгового центра –

интенциональный субъект.

Кирилл Корчагин[534]

Поэтика Кирилла Корчагина больше полагается на силу ритма; субъект в его стихах – то подчёркнутый одиночка, то всё-таки социальное существо, постоянно соотносящее себя с неким «мы», будь то «мы» интимное, поколенческое, политическое или поэтическое. К этому соотнесению добавляются ноты ностальгии, меланхолии, а иногда и ресентимента.

вечером влажный ветер с окраин

доносит запах хлеба и ещё какой-то

неуловимый запах немного липкий

словно цветут каштаны или кровь

закипает словно поют в измайловском

парке старухи о жизни своей и качаются

в такт нелёгким деревьям дыму теплоцентрали что свинцовым пологом

обволакивает наши дома и звёзды наши

и поэтому ночью видно как днём

хлопают незнакомые двери и ладонью

о ладонь ударяют люди в растянувшейся

полутьме где даже собаки не боятся

собственной тени где магистраль

освещается фонарями и радио сообщает

что мы не успели добраться до дома

Глеб Симонов создаёт «ландшафтные» тексты, одновременно минималистические и просторные, ведя диалог не только с поэзией Геннадия Айги и Анны Глазовой, но и с визуальным искусством, в частности классической и современной фотографией:

разговорный язык

места и местности –

дождь, наполняющий тропы,

плеть, надозёрные дуги травы,

пятна лишайника,

кладка на батарее,

сырость

и каменные круги.

– здесь они шли.

Евгения Суслова, возможно, самый «сложный» из этой плеяды авторов; её поэтические тексты находятся на стыке с философским эссе, визуальным искусством, даже компьютерным кодом: Суслова стала одной из первых, кто начал активно изучать проблематику соотнесения человеческой и машинной логики (в дальнейшем этим будут заниматься Ростислав Амелин, Анна Гринка, Аристарх Месропян; уже в 2018 году в харьковском издательстве kntxt выйдет сборник «Нейролирика» – ранний пример управляемого творчества нейросетей, подготовленный лингвистом и специалистом по современной поэзии Борисом Ореховым). Важным итогом работы Сусловой с этой проблематикой стал роман в стихах «Вода и ответ» (2022), в основе сюжета которого – налаживание связи (вплоть до эмпатии и любви) с постепенно вырастающим лабораторным нечеловеческим субъектом. Новейшие же тексты Сусловой, не теряя сюжетной тонкости, обретают прозрачность и ясность:

Событий так много,

и они такие маленькие.

Иногда они приближаются,

сотканные из кожи, экранов и слов.

Подходя вплотную, они теряют связность.

Чтобы выдержать их приближение,

я остаюсь на месте и вижу,

что ты тоже остановился,

чтобы пройти сквозь них.

Так я иду с тобой,

как сердце обособляет себя

от всего, во что оно влюбилось.

И мы двигаемся вне контакта

с сообщающейся средой.

Как видим, «бессубъектность» могла быть важной составляющей постакмеистического и «языкового» письма 2010-х, но это необязательно. У многих поэтов нашего периода работа с субъектом, постановка вопросов о нём становится как раз ключевой чертой. Речь не только о соотнесении себя с какой-либо групповой, национальной, гендерной идентичностью, хотя в конце десятилетия, когда приходит мощная волна феминистской и деколониальной поэзии, такое соотнесение выйдет на передний план. Довольно часто в стихах поэтов 2010-х мы встречаемся с субъектом расщеплённым, исчезающим («Всё меньше / меня – / минимум, / ещё оправдывающий / есмь», как сказано у Нины Ставрогиной) – но всё же заявляющим о себе. Это происходит и у авторов, продолжающих работать с традиционной просодией:

Чувствую, что не ошибся квартирой, –

слышу в закрытые двери –

нет, мы не знаем жены твоей Киры,

дочери Веры.

Помню, что лампа включается справа…

Сна собирая обрывки,

я продолжаю использовать право,

данное по ошибке.

Как я боюсь потерять человека.

Как мне знакома

странная близость – кружения снега,

крушения дома.

Владимир Беляев

Бесснежно. Лишь налёт на языке