Читать книгу - "Полка: История русской поэзии - Лев Владимирович Оборин"

висит и здравствуй говорит,

а мы как воры, нас

съедает чей-то стыд,

и сделать вид, что как-то ненароком,

а чей-то стыд глядит из окон,

не хочет, а глядит.

не может, а глядит.

Марианна Гейде

Дина Гатина[529]

  мастер в термос

не станет

  я совсем ручной

    тормоз.

ну-ка сани,

  давай наедем

    порою ночной

и всё съедим!

 а что касаемо

 чая – вечно,

 только снимем ролики

  вечно

  снимаем ролики,

  про всё про всё,

перед самыми небесами

    внутрь колёсами.

Дина Гатина

Эмоциональный аффект, исследование личных связей в стихах этих авторов часто остраняется чужой речью, вводится глаголом «говорить» (ещё одна ниточка, связывающая в 2000-е поэтическое с прозаическим и драматическим).

успокаивать тебя, говорить шу шу

говорить, что я не шучу

в такое время, когда нечем дышать – я не дышу

все эти пустые слова

что нам говорят, радио, говорит Москва

Нью-Йорк, ещё два случая заболевания SARS

я думаю, это большой скандал

совсем близко ядерная война

ближе чем ты от меня, без слов, минус восемь часов

Ксения Маренникова

шла Саша по шоссе и что-то в уме считала

на лето найду работу сниму квартиру

тётка и слова не скажет но у неё же

своих четверо в полуторке куда ещё

шла Саша по шоссе камо грядеши Саша

спрашивал временами дюжий ангел за правым плечиком

отвечала а осенью восстановлюсь в институте

попробую выбить комнату в общаге будет трудно

но мне сказали под кого надо лечь надо лягу

потом замолю дюжий грустно качал кудрями и

какое-то время они шагали молча

шла Саша по шоссе а следом угрюмый ангел

препоясавшийся как муж а всё мальчик

ножом по сердцу думал он ножом по сердцу

ты мне будешь брат я тебе сестра она говорила

ну что я что я что я мог ей ответить

Андрей Егоров

К этому же поколению, плюс-минус несколько лет, принадлежат формально более «традиционные» Анна Русс (р. 1981), Аня Логвинова (р. 1979), Андрей Гришаев (р. 1978), Анна Цветкова (р. 1983), Ксения Букша (р. 1983), Владимир Беляев (р. 1983), Евгений Никитин (р. 1981), Андрей Нитченко (р. 1983). Если, например, Логвинова и Нитченко оставались в рамках неоакмеистической поэтики, создавая в этом ключе замечательные тексты («Тень фотографа», «Вальс поливальных машин, поливальных машин…» Нитченко, «Когда зима, то по дороге в школу…», «Она встала на цыпочки и закрыла окно щитом…» Логвиновой), то другие авторы постепенно приходили ко всё более неконвенциональному, иногда жёсткому, иногда саркастическому письму (здесь можно сравнить разнесённые больше чем десятилетием сборники Русс «Марежь» и Букши «Шарманка-мясорубка»). Гришаев начинал как тонкий неоакмеист («Корабль на блюдце плывёт, плывёт, / И мальчик сидит, сидит. / То загудит, как пароход, / То сам пароход загудит»), а затем сместился к письму, в котором вольность просодии выступает контрапунктом к строгому, недоверчивому исследованию связей между человеком и окружающим миром, между живыми и умершими:

Где семена петровичи

В землю, гудящую от беды

Легли, поражённые:

Так, что ли?

И слезами слёз промолвленные

Всходы нежности полевой

Шьёт машинка невидимая

Нитью лёгкости

Поднадземной иглой

Легче лёгкого приготовлено

Одеяло и нам

Ибо всходы мы наши, и нам

В тело вложено вопрошение

Что там реет вверху: воскресение

Или шорох и писк по углам?

Схожую проблематику разрабатывали и другие поэты этого поколения – Пётр Разумов (р. 1979), Елена Баянгулова (р. 1985), Виталий Зимаков (р. 1983), Анастасия Векшина (р. 1985), Екатерина Соколова (р. 1983), причём по мере работы они усложняли и спектр просодических решений; у Соколовой, коми по происхождению, это накладывается на задачу сохранения своей культурной идентичности:

Вырастешь и увидишь, как медленно ты росла,

скольких оставила наедине с собой.

Комната высотой в полтора весла

не дом тебе. Собеседник тебе – любой,

и эта привычка: везде, куда ни придёшь,

ищешь свое – камешек в сером песке.

Случайно увидела в зеркале надпись «рив гош» –

«шог вир» – печальная кровь на северном языке.

Ещё одна яркая поэтесса, Алла Горбунова (р. 1985), от текстов в медитативно-мифологическом ключе пришла к яростным, полным перечислений, эзотерических отсылок стихам-гимнам, где мифология – своего рода снаряд, перелетающий, как говорил Тарковский, «из тени в свет»:

радуйся, гнев мой,

гневайся, моя радость,

на фальшивом празднике нет нам места.

радость моя, нарядная, как невеста,

гнев мой весёлый, в бараках смейся,

плачущий пламень,

amen!

гнев мой прекрасный, как водородная бомба,

радость моя сокровенная в катакомбах,

вместе с богами огнём прицельным

расплескайтесь, как волосы Вероники,

гнев животворный мой,

радость смертельная

dique!

легче крыл стрекозы пари, прекрасный

гнев мой, оставив фальшивый праздник,

ты, сумасшедшая моя радость,

здравствуй!

горлинкой бейся, крутись юлою,

бешеным дервишем, русским плясом,

дикими осами, осью земною,

на баррикадах рабочим классом,

пьяной от гнева лежи в канаве,

на фальшивом празднике нет нам места.

гневайся, радость,

радуйся, гнев мой,

ave!

Алла Горбунова[530]

Два важнейших поэта этого поколения, имеющих дело с ежедневным, тихим, настойчивым всматриванием в мир, безграничной эмпатией к его деталям, – Василий Бородин (1982–2021) и Алексей Порвин (р. 1982). Бородин, безвременно погибший в 2021 году, поражал постоянной отзывчивостью и чуткой музыкальностью, которые оперировали достаточно, на самом деле, ограниченным набором образов, создавших узнаваемую вселенную (Бородин написал больше 1700 стихотворений, был также автором песен, прозы, графики, рукописных книг). Один из основных мотивов Бородина – всеобщая одушевлённость (это касается не только людей и животных, но и деревьев, пней, камней, целлофановых пакетов):

дорóгой дорóгой –

какие-то пни

дорóгой дорóгой:

который ни пни,

а встанет взвесь пепла

как будто навек:

«и я – человек»

…и я – человек.