Читать книгу - "Традиции & Авангард. №3 (10) 2021 - Литературно-художественный журнал"

лекарства и еду для мамы, испытывать боль от ревматических атак, судорожно вздрагивать от нестерпимых колик в ногах с уродливыми шрамами и задыхаться, хватаясь за сердце.

«И еще ты не узнаешь, как это – безудержно влюбиться».

Звонкий возглас с лукавой усмешкой, несвойственной крылатому вестнику, который маячит у верующих за правым плечом, раздался в пространстве. Мне стало не по себе, и на всякий случай я посмотрела по сторонам. Никого.

«Полина-Фатима, так тебе и надо. Ты родишься заново и пройдешь квест с нулевой отметки», – насмешливо продолжил невидимый собеседник.

Я ущипнула себя за руку – нет, это мне не снится.

«Решила, что уйдешь в свет, ха-ха-ха, но кругом лишь стены. Для одних стены материальны, для других – энергетически непреодолимы. Чтобы вырваться из короны Земли, нужна сила пророков. Остальные тусуются здесь, на мели».

«Наверное, так и сходят с ума. Начинают слышать голоса в моменты отчаяния», – подумалось мне.

«Мы бродим с отрубленными головами, с веревками на шее, сгоревшие в катастрофах, погибшие от голода. Мертвые не причиняют вреда. Бояться следует живых.

И, кстати, бомж Василий у церкви ошибся, ты совсем не воин. Нежной принцессе хочется отдохнуть от грешного мира. Ну, прыгай, чего ты застыла с обалдевшим лицом?» – голос, пропитанный откровенным сарказмом, начал вызывать раздражение.

«Э, нет, так не пойдет», – подумалось мне. Все в своей жизни решаю я сама.

На обледеневшей крыше я провела около часа. Невидимый собеседник молчал, словно его и не было.

Я смотрела на трассу, где, подобно улиткам, передвигались рогатые троллейбусы, на яркие детские качели и уютный дворик, в котором под метелью сновали москвичи и дворники-мигранты в светоотражающих зеленых жилетах. В какой-то момент я отчетливо поняла, что деревья Битцевского парка умеют говорить. Тоненькие березы и могучие сосны скрипели под натиском хлесткого борея. Их голоса были непохожи на голоса мертвых, они сливались в единый гул: живи, живи!

И я раздумала прыгать.

– Запомните все! – прокричала я с крыши. – Нельзя сдаваться! Плачьте, деритесь, любите, танцуйте, читайте молитвы, но не сдавайтесь! Я никогда не сдамся! Не дождетесь!

Спустившись по лестнице, я направилась вглубь лесопарка. Деревья продолжали поскрипывать о том, что жизнь – недолгая штука и обрывать ее раньше срока не стоит. Воины не сдаются, они умеют проигрывать, чтобы затем узнать вкус победы. Есть воины-пауки, воины-волки, воины-птицы…

«Твой дух виден нам! – скрипели деревья. – Ты Крадущийся Лис с хвостом как пламя зари!»

Голову мне сдавило железным обручем, и я провалилась между реальностями, как в ранней юности, когда уходила в глубокие медитации и видела расплавленное золото вместо человеческих глаз.

В деревянной беседке Битцевского лесопарка под Новый год кто-то рассыпал конфетти, и, добравшись до нее, я сочла, что здесь вполне можно жить. В войну мы жили без отопления, посреди снега и холода, в коридорной нише. Спали при уличной температуре, совсем не так, как беженцы, удравшие из Чечни в Европу.

Лежа на тонком деревянном настиле беседки, окруженной сугробами, я вглядывалась в дивные светящиеся гроздья звезд. Тучные снежные облака разогнал ветер. Слезы на щеках высохли, и никто не должен был знать о них, кроме деревьев, поведавших мне о духе Крадущегося Лиса.

Изумрудной нитью пронеслись в памяти стихи Николая Гумилёва, путешественника и поэта, по одной версии, расстрелянного, по другой – замученного голодом в Стране Советов.

Он превращает в звезды горести,

В напиток солнца – жгучий яд,

И созидает в мертвом хворосте

Никейских лилий белый сад.

– Перед ликом Всевышнего обещаю не проявлять слабости и не жалеть себя, – твердо сказала я. – Как говорил Улисс у Альфреда Теннисона: «Бороться и искать, найти и не сдаваться»!

– Полина! Полина!

Вдали раздались голоса, и, привстав, я заметила сияющую точку – фонарь из цветного стекла, отбрасывающий переливчатый отблеск на темно-синие сугробы.

– Полина! Ты где? – Впереди бежала Глафира, несуразно размахивая фонарем, внутри которого горела живая свеча. Длинная коса хлестала девушку по спине. За ней бестолково семенил Лев Арнольдович, оглядываясь на снежные ветви, а за ним неслись Ульяна, Любомир и Абрам Моисеевич с Рахилью.

– Полина! Полина! – кричали они на разные голоса. – Мы тебя ищем! Отзовись!

– Здесь я!

– Полина, ты совсем замерзла! Вставай! – Глафира, поставив фонарь на скамейку, растирала мои окоченевшие руки, а я поняла, что где-то в лесу обронила перчатки.

– Мы тебя несколько часов ищем! – сообщил Лев Арнольдович.

– Полина, мы так испугались! Кто будет с нами играть? – Любомир и Ульяна торопливо обнимали меня. – Как же мы останемся без красненького супа?!

– Это борщ, – напомнил детям Лев Арнольдович.

– Что случилось? – взволнованно спрашивали меня Абрам Моисеевич и Рахиль.

– Я заблудилась! – отрезала я.

И мы пошли домой.

Христофор, оставшись без присмотра, обчистил карманы еврейских родственников. Обнаружив, что деньги пропали, Рахиль и Абрам Моисеевич стали возмущаться, но Марфа Кондратьевна защитила сыночка.

– Как всегда! – надулись евреи. – Мы еще и виноваты останемся!

– Вам двадцать рублей жалко?! – не унималась Тюка. – А приехать и жить в моей квартире нравится?! Никогда на отель не раскошелитесь, хитрецы!

Лев Арнольдович принялся их мирить, а я пошла в ванную, чтобы согреться в горячей воде, поэтому не слышала продолжения.

Перед сном гости хвалили меня за вымытую всем обувь и вкусную еду, а я пожаловалась им на Марфу Кондратьевну.

– Поговорю со Львом, – пообещала Рахиль. – Знай, Полина, что он сам здесь на нелегальном положении. За двадцать пять лет брака Тюка не прописала его в квартире. Он прописан в покосившейся саманной хате где-то в сибирской тайге. Он может только просить, но не требовать.

– Пусть Лев Арнольдович купит газету с объявлениями, чтобы я нашла нормальную работу! – попросила я.

Уложив детей и перемыв посуду, я потребовала у Марфы Кондратьевны деньги за три недели труда.

– Отдайте зарплату! – сказала я.

Она пообещала:

– Сейчас, сейчас. Только схожу в кабинет…

Я бесполезно прождала ее в кухне до пяти утра.

Утром Лев Арнольдович под укоряющим взглядом Рахили пообещал мне принести свежую газету. Вернувшись из магазина с банкой рыбных консервов и макаронами, он сказал, что газету купил, но забыл в киоске.

– Боится, что ты сбежишь, – истолковала его хитрые речи Зулай.

Прислуживая за столом, я завела разговор о том, что мама вынуждена находиться в жилье, в котором отключены все коммуникации.

– Отключили даже электричество! А впереди январские морозы, – сказала я.

Марфа Кондратьевна от моих слов сделалась раздраженной и потребовала, чтобы я испекла пирог.

– Сладкого охота! – Она лицемерно улыбнулась. – Яблоки и мед купили Рахиль с Абрамом. Господь велит нам пользоваться его дарами.