Читать книгу - "Я дрался в 41-м - Артем Владимирович Драбкин"

ставшая впоследствии знаменитой «Соловьевская переправа». Кто на ней побывал, тот уже никогда не забудет, что там происходило. Территория, прилегающая к переправе, была под завязку забита людьми и техникой. Все в напряжении ждали, пока саперы восстановят настил моста. На рассвете несколько эскадрилий «юнкерсов» и «хенкелей» одна за другой начали бомбить этот район и мост. Переправа не имела зенитного прикрытия, а о нашей авиации тогда и речи не было. Весь этот кошмар с небольшими перерывами длился несколько часов подряд. Трудно сказать, сколько здесь было потерь.

В этом месте, где, казалось, яблоку негде упасть, образовалась одна сплошная гигантская мишень, промахнуться невозможно было, но, как ни странно, в личном составе госпиталя потери были небольшие. Уходя от этого кошмара, я, Семен и еще несколько госпитальных работников вместе с толпой кинулись врассыпную от переправы, и выше по течению реки мы обнаружили захудалый мостик, и где по нему, а где и по горло в воде перебрались на противоположный берег…

Основная группа госпиталя в итоге все же смогла переправиться через реку, и, подобрав разбредшихся сотрудников, направилась к Дорогобужу. Затем продолжили путь на Вязьму, в которой уже были размещены несколько работавших ППГ (полевых передвижных госпиталей) и ЭГ (эвакогоспиталей).

Наш госпиталь сразу включился в работу и через короткое время был заполнен.

Часть раненых было решено отправить автоколонной в Можайск, и меня и еще несколько человек отправили сопровождать эту колонну с ранеными. Но в Можайске раненых у нас не приняли, я, как старший колонны, просто устал препираться с местными «эвакуаторами», и нам приказали следовать дальше, в Москву, в Лефортово, где находился ГВГ КА (Главный военный госпиталь). Мы поменяли раненым повязки, всех напоили и накормили и взяли курс на Москву, по дороге нас несколько раз останавливали на КПП, и только ночью мы добрались до столицы. Это было 20 июля 1941 года, мы стали свидетелями первого ночного налета на Москву… По возвращении начальник госпиталя Рутковский объявил о полученном приказе о передислокации госпиталя в Красноуфимск. Мы с Семеном пошли к начальнику и комиссару госпиталя и попросили направить нас в какую-либо часть на передовую, на что военврач 1-го ранга Рутковский резонно заметил: «На вашу долю войны еще хватит, она не завтра кончится, еще навоюетесь». Как в воду смотрел… Госпиталь погрузился в эшелон, и мы поехали вглубь страны. Прибыли на место дней через 10 и стали разгружаться.

Для госпиталя было отведено здание то ли школы, то ли какого-то учреждения.

Но нам не довелось здесь работать. Где-то в середине августа нас вызвал начальник и сказал, что мы, как студенты мединститута, должны быть откомандированы в Свердловский медицинский институт для завершения своего образования, и добавил, что это постановление правительства и отменить его никто не может. Жаль было расставаться, но приказ есть приказ. Мы попрощались с товарищами по госпиталю и отправились в Свердловск, навстречу нашей «новой-старой» студенческой жизни.

В Свердловске после долгих расспросов нашли главный корпус мединститута и увидели толпу парней и девушек, среди которых выделялись некоторые в военной форме.

Мы с Семеном тоже были в военной форме, в петлицах по три кубика — звание старшего военфельдшера (но кто, когда и каким номерным приказом присвоил нам это звание, мы так и не знали, просто в 432-м госпитале при зачислении нас в состав Рутковский приказал, чтобы мы теперь носили по три кубика). В ректорате института рассмотрели наши документы и зачислили нас студентами 4-го курса.

Интервью и лит. обработка — Г. Койфман

Гуревич Павел Григорьевич

Война застала нас прямо в училище. Мы тогда на полигоне как раз были. И вдруг появляется один из офицеров из нашего училища, расстроенный такой. Мы сразу поняли, что неладное что-то стряслось. А нам уже командуют: строиться и в училище. По пути в училище у нас, конечно, разные мысли в голове крутились. Но не верилось в плохое до конца. А там, смотрим, все остальные курсанты уже на плацу. Ну, мы тоже встали в строй. И вот замполит выходит, фамилию уже не помню, он майором был. Говорит: «Дорогие товарищи! Началась война. Немцы вероломно напали на нашу Родину. Они уже бомбили Киев, Минск и другие города».

Что я в этот момент почувствовал? Безусловно, определенное смятение возникло. Но бравады было больше. Мы ведь, пацаны, все думали, что получится, как в песне, которую пели в те годы: «И на вражьей земле мы врага разобьем малой кровью, могучим ударом!» Однако размышлять некогда было. Нам быстро выдали имевшееся в училище оружие и приказали занять огневые позиции юго-западнее училища. Мы начали спешно рыть окопы. Перед нами стояла задача в случае появления немецких танков и пехоты любой ценой остановить их продвижение. Как я узнал позднее, дело было в следующем. В районе Лепеля располагались крупные военные склады. И вот немецкая группа армий «Центр» уничтожила основные силы нашего Западного фронта в Белостокском и Минском котлах. После этого фрицы стали продвигаться дальше, в том числе и двигались на Лепель. А наше училище находилось в поселке Боровка, это как раз под Лепелем и как раз на пути у немцев. Таким образом, мы оказались, по сути, единственными, кто должен был противостоять им на этом участке.

И вот, нам уже вечером приказ окапываться отдали. За ночь мы вырыли хорошие траншеи, у нас ведь в училище много народу было. И ждем, когда появятся танки. При этом какое у нас оружие было? Винтовки, противотанковые гранаты, ручные гранаты, минометы, которыми мы еще толком пользоваться не научились. Кроме того, были еще пулеметы «максим» времен гражданской войны, да и тех штуки три или четыре. В общем, против немецких танков это было не оружие, а смех один. Плюс к тому, проучиться мы успели вовсе не так уж много, танковые атаки отражать не умели даже в теории.

Под утро появились немецкие танки, сопровождаемые механизированной пехотой. Они шли буквально лавиной. У меня аж дух захватило! Но, думаю, ничего, остановим вас, гадов. У нас ведь глубокая оборона была — целых три линии. Я еще даже переживал, что в третьей линии оказался и мне толком пострелять по немцам не доведется. Но потом как началось! Танки открыли огонь из пушек, из пулеметов. А мы что? Мы ж мальчишками еще были, каждому 18–19 лет всего. Нас только стрелять и успели научить. Чтобы прицелиться, курсанты из первых двух линий обороны