Читать книгу - "Дневники. 1946-1947 - Михаил Михайлович Пришвин"

Смирнов говорил, что из всех писателей только я единственный сохранил себя, что это чудо. – Никаких тут нет чудес, – ответил я. – Шопенгауэр сказал, что с последним диким зверем исчезнет у людей последнее чувство свободы и независимости. Так вот я последний зверь.

Итак, разобравшись, возвращаюсь к своей работе: никто ничем не может мне помочь, и я тут один- единственный. Отстраняю от себя всех советчиков и пишу «Царя» до конца, как мне хочется, не пугаясь того, что «Царь» ляжет в ящик, как «Мирская чаша»*. Во всяком случае из «Царя» потом можно будет сделать легко великолепную приключенческую повесть для детей и так получить если не славу «большой дороги», то те же деньги.

А о «большой дороге» говорил, что на нее выйти легко: взять, напр., написать книгу против «Пастернака». Но «большая дорога» – это очень временное, на ней проходящие и проходимцы...

– Но если я выйду? – спросил я.

– Вы можете, у вас это может выйти.

*Речь идет о «Повести нашего времени».

603

Нет! возвращаюсь к своей тропе и буду писать, как раньше.

«Мои тетрадки» будет отличная книжечка, и она сильно увеличит расхождение моих ножниц народного признания и бюрократии.

В природе то, что у человека считается постыдным, борьба за существование, пол, бешеная злоба и все прочие прелести бытия, обнажено. Спрашивается, почему же мы, входя в природу, чувствуем радость <зачеркнуто: такую, будто мы вышли с друзьями на пир. Почему?>.

Мы в природе соприкасаемся с творчеством жизни и соучаствуем в нем, присоединяя к природе прирожденное нам чувство гармонии. Все это какое-то чисто и единственно человеческое чувство или мысль, соприкасаясь с природой, вспыхивает, оживляется, сам человек встает весь, происходит какое-то «чаю воскресения мертвых»: это «чаю» и есть восстановление нарушенной гармонии... «И жизни будущего века!»

Итак, милые люди, усталые горожане и дачники! вы правы тем, что не хотите видеть в природе ту самую борьбу, от которой вы так устали в городе. Вы в природе восклицаете только свое «Чаю!», и самые наивные из вас начинают сажать деревья и цветы... парки... Эти попытки дают картину наивных достижений разумных существ, но это, конечно, только наивные попытки выразить то необъятное «Чаю!», которое человек вносит в природу.

Географический сборник*

1) В краю непуганых птиц

2) Царь природы

3) Колобок

4) Черный араб

5) Жень-шень

6) Кладовая

7) Капель

*Имеется в виду сборник «Моя страна» (1948).

604

31 Июля. Вчера мы поехали к Пете в зверосовхоз за козой и Жулькой. У него грязь и вонь (не везет ему и с этой женой). Коза, оказалось, с отелу дает 7 кружек, а теперь только три. Но мы ее почему-то взяли. Встреча с Ниной Трофимовной Портновой.

Осмотр лисиц: «монс»*. А ведь от 1-й моей поездки в Пушкино прошло 18 лет! Итак, ничего не увез от Пети, кроме дорогой козы с малым молоком и Жульки своей.

На другой день с утра поехали на свою дачу в Пушкине, где поселились Игнатовы и Сыроежка с Евгенией Барютиной. У них хорошо.

Август 

1 Августа. И сегодня ясно, хорошо убирается хлеб. Даю обет до конца работы не курить, соединяя с этим решением благоговейную сосредоточенность в работе, осторожность в разговорах о ней, постоянство без внешнего принуждения и сознание своей греховности, т. е. ограниченности своих возможностей и вытекающей из этого разумной экономии своих сил.

В Августе поохотиться с Петей. Починить сапоги.

В Сентябре посадка.

2 Августа. Ильин день. Вчера только к вечеру подождило, после того как Зорьку и Жульку водворил в Дунине. Вчера дал обет не курить и сегодня силой внушения чувствую к табаку отврат. Утро пасмурное с нависшими тучами, временами между тучами в матовые окошечки проникает свет, и все оживает.

Чувствую скопление сил для «Царя» и твердость в решении ко всем прислушиваться и никого не слушать.

Из виденных людей понравилась Нина Трофимовна Портнова, яркий тип беспризорницы, воспитанной партией и ныне потерявшей до конца свою комсомольскую

* Порода появилась в 1933 г. в Норвегии на ферме серебристо-черных лисиц; по кличке первого самца платиновых лисиц часто называют «монсами».

605

веру. Все прошло! а теперь реальность – дочка и некоторая надежда на мужа, который вернется этим летом, через десять лет разлуки, из лагерей.

<Приписка: Мартынов струсил и свой страх выразил своим «сомневаюсь». Такой страх и создает <вымарано: из партии> барьер вокруг личности («дикого зверя»).>

Мне кажется, что если принципы нашего времени свести в единство, то желанный свет нашего времени – это радость матери в первый момент после освобождения от мук рождения, как будто свет только сейчас и начинается. Это и есть жизнерадость (жизнерадостный).

В этом свете и должен быть написан мой «Царь»: этот свет и был царем моего таланта. Я думаю, что вот такого рода жизнерадость и есть основная черта нашего русского народа: радость рождения. И очень может быть, что эта жизнерадость внутренняя народа стоит к его страданиям (церковь) в том же отношении, как радость матери к перенесенным мукам. (Вот эту мысль вменить в Марию Мироновну и тем осветить всего «Царя». Ее конец: перемена от чувства смерти к рождению.)

А ребенок, рождаясь, тоже кричит и смолкает только, встречаясь с грудью матери. Мы знаем, что чувствует рождающая мать, но мы ничего не можем знать, что чувствует рождаемый. Это рождение в недрах природы-матери и предстоит дать в Зуйке. Но к символу корректив – наждачный песок жизни с такой убеждающей силой, чтобы никто не мог позволить себе догадаться о лесах постройки, этих символах-планах.

Все произведение – в оправдание жизнерадости, совершенно совпадающей и в родах, и в творчестве.

Итак, коммунисты – это акушеры, призванные к операции при мучительных родах. Россия – это мать рождающая, а я – «рождаемое» (Зуек). Вот почему мне и представляется во все эти 30 лет, что если меня убьют, то и мать не родит. А что я как-то цел остаюсь – остается надежда

606

на радость рождающей матери и на встречу младенца с ее грудью.

Что это, символ? Да! но это не символ «символического искусства», а символ веры русского человека,