Читать книгу - "«Ваш Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Китае. 1930-1932 годы. Книга 2 - Михаил Николаевич Алексеев"

Было семь часов утра, до открытия магазинов оставалось ещё два часа. Абрам побродил по городу, потом купил шляпу и пальто, чтобы придать себе более респектабельный вид. Затем договорился с водителем такси, чтобы он отвёз его в Берлин, объяснив такую спешку телеграммой о серьёзной болезни матери, подходящего же поезда не было. Около часу дня Бронин был уже в Берлине.

Теперь все зависело от того, состоится ли его встреча с «Оскаром» – Оскаром Стиггой[54], назначенная в тот же день – 3 апреля – в 18.00 в одном из берлинских кафе.

Если бы «Оскар» по какой-либо причине не явился, то встреча переносилась на следующий день, на тот же час, в том же месте. Если бы встреча не состоялась, то Абраму пришлось больше суток болтаться по городу, без документов на руках. К счастью, Оскар явился ровно в назначенное время, и Бронин был помещён на конспиративной квартире, где он безвылазно пробыл около двух месяцев.

Под непосредственным впечатлением происшествия в поезде «Абрам» начал опасаться, что не сможет продолжать работу за рубежом. 4 апреля он передал в Центр через «Оскара» сообщение: «Все это чрезвычайно удручает. Очень хотелось потрудиться на новом месте, но не получилось. Если на ближайшее время работа за кордоном для меня исключена, то всё же в дальнейшем, надеюсь, работать ещё можно будет».

Но уже через неделю «Абрам» передал в Москву:

«Я имел достаточно времени, чтобы в полном спокойствии обдумать дальнейшие перспективы. Мне кажется, что через некоторое время я всё же смогу поехать по намеченному направлению. За месяц я настолько изменю внешность, что с новым сапогом можно будет двинуться в путь. Как мне не раз приходилось убеждаться, лишь замена пенсне очками и изменение причёски настолько меняли выражение моего лица, что люди, хорошо знакомые, не сразу меня узнавали. Если к тому же брови сделать более тонкими и отрастить усы (что я уже начал делать), то я с приличным сапогом смог бы проехать даже в том случае, если моя карточка будет находиться на всех пограничных пунктах. Для большей безопасности можно избрать другое направление – через Сибирь или Америку».

Центр не сразу принял предложение Абрама. 23 апреля в Шанхай была отправлена телеграмма: «Вопрос с приездом к Вам Абрама временно остаётся открытым и, возможно, на длительный срок». Даже 16 июня в Шанхай передали: «Абрам пока в Берлине, и выезд его задерживается на неопределённое время».

Конспиративную квартиру «Абрам» оставил в конце мая и поселился в пансионате, «перейдя на свою добрую старую „липу“ (паспорт на фамилию Розенфельд. – Авт.), по которой в своё время благополучно прожил в Берлине два с половиной года». 12 июля Бронин с новым паспортом отправился в Шанхай из итальянского порта Бриндизи.

«Абрам» приехал с намерением открыть в Шанхае контору представительства разных промышленных фирм и одновременно намечал писать корреспонденцию в некоторые немецкие газеты в Австрии. Ни один из этих планов не был осуществлён до конца, и постепенно Абраму пришлось совершенно «свернуться» в смысле легализации, не имея никакого более или менее солидного прикрытия.

«Абраму» всё-таки удалось встретиться с «Рамзаем» в Берлине в июне 1933 года. Встретились они в открытом кафе за городом, в послеобеденный час, когда посетителей бывает очень мало.

«Начну с внешности Рамзая, – вспоминал Бронин. – Выше среднего роста, статный, широкоплечий, он был весьма представительным мужчиной. Высокий лоб, острый взгляд пытливых глаз; морщины – отпечаток умственной работы, переживаний и раздумий; характерное выражение смелости и волевой решительности. Это интересное, значительное лицо быстро не забывалось. Достаточно было хоть раз в него вглядеться, чтобы определить, что это человек, твердо уверенный в себе, закалённый большим опытом жизненной борьбы. По выражению лица могло казаться, что Рамзай несколько высокомерен, но в действительности этого не было. По отзывам тех, кто с ним сталкивался ещё в Москве, он был хорошим товарищем, с которым легко устанавливались дружеские отношения.

Такой внешний облик мало подходил бы разведчику, который старается не привлекать внимания окружающих и незамеченным растворяться в толпе, но при планах Рамзая занять в Токио видное положение в обществе внушительная внешность только помогала. Кажущееся высокомерие как нельзя лучше подходило к его будущему амплуа нациста… Многие его японские коллеги по печати видели в нем типичного высокомерного нациста и избегали его».

И еще из воспоминаний Я. Г. Бронина о Зорге: «Помнится, с какой революционной страстностью он говорил о политической ситуации, о росте фашистской угрозы. Тяга к революционному действию, к революционной борьбе была до минирующей чертой характера Зорге, хотя за аналитическим складом его ума эта черта не всегда была различима. Главное впечатление, которое у меня осталось от Зорге, это – его целеустремленность, целеустремлен ность разведчика-коммуниста, закаленного большим опытом нелегальной работы».

«Рамзай» дал «Абраму» общую характеристику китайской агентурной сети. Несколькими яркими штрихами он обрисовал своеобразную общеполитическую обстановку в Китае, рассказал о характерных чертах агентурной обстановки в Шанхае. Говорил Зорге очень уверенно, с той твёрдостью суждений о вопросах агентурной работы, которая вырабатывается только в результате большого опыта.

«Мы договорились о формах конспиративной связи между Токио и Шанхаем. – Вспоминает „Абрам“. – С конца 1933 года и вплоть до моего ареста в Шанхае в мае 1935 года мы поддерживали довольно регулярные контакты. В течение этого времени я пять или шесть раз направлял к Рамзаю своих людей за почтой, передавал по своим двум радиостанциям отдельные телеграммы токий ской резидентуры, когда у них не ладилась связь с „Висбаденом“ (Владивостоком). Мы вели с Рамзаем конспиративную переписку (Центр предоставил нам для этого специальный шифр), он имел шанхайский конспиративный адрес на случай срочных сообщений. В общем, я за эти полтора года мог „с близкой дистанции“ наблюдать за развертыванием работы токийской резидентуры. Впоследствии мне приятно было узнать, что в письме Центру от 1934 года Рамзай подчеркивал „исключительную товарищескую готовность помочь, которую проявляют наши люди в Шанхае“».

«Абраму» пришлось работать в качественно иных условиях, нежели «Рамзаю». В связи с восстановлением советско-китайских дипломатических отношений в середине 1933 г. были открыты советские посольство в Нанкине и генеральное консульство в Шанхае. Параллельно с этим ставились и новые задачи.

Свидетельством этому являлось оргписьмо из Центра от 16 августа 1933 г., адресованное «Дорогому Абраму!»:

«1. Подтверждаем получение Вашей почты за № 7 и 8.

…

2. Вам нужно в возможно короткий срок войти в курс дела и освободить Пауля, который будет переброшен в Тяньцзинь с непосредственным подчинением Центру. Свой переезд Паулю необходимо серьёзно обмозговать