Читать книгу - "Просроченный долг - Йожеф Лендел"

член Венгерской компартии, защищал арестованных коммунистов. В 1932 г. бежал в Австрию, оттуда переехал в СССР, был сотрудником Института Маркса-Энгельса-Ленина и Литературной академии им. Горького. Весной 1938 г. был арестован. Умер в Норильске.), Александр Сергеевич Поляков (Об Александре Сергеевиче Полякове никаких сведений не найдено. В неопубликованном Предисловии к книге о Китае сказано, что они познакомились на Красноярской пересылке, что Поляков вместе со своим отцом составил первую грамматику якутского языка. Погиб в лагере.), Тру Ран-чен и я. Когда мы осенью красили стены, потолки и вентиляционные решетки больших картофельных складов, он каждый день забрасывал нам через дверь двенадцатикилограммовую жестянку сгущенного молока, я чуть не падал, когда ловил. Приносил как бы между прочим — на спине, правда, груз, но руки свободны.

Рыцарь без страха и упрека, в уме, нервах, в чувствах, в знаниях которого сконцентрировались лучшие свойства Востока и Запада. О женщинах он никогда не говорит. Но на него стоит лишь взглянуть — и не останется сомнений, что он, вольно и невольно, тревожил много женских снов и, наверное, и сам страдал от необъяснимой безжалостности женщин. Но об этом он никогда не говорит, в этом он не француз. (А может, и неправда, что французы любят болтать о женщинах?)

Он скорее похож на свою мать, арабку. Но в одном — на отца, только в одном — он настоящий корсиканец… И это дает силу. В порту так голо, что на камнях даже мох не растет. Только подальше от реки заболоченная земля, и на болоте растут даже цветы. Такие цветы, как у нас в Татрах, в Альпах, высоко, на границе вечных снегов.

Эта земля не засыплет Жака! Его спасут сила и корсиканская ярость.

Отовсюду плач, клекот, не смолкая хрипит песня:

Раз, два, взяли…

Жак тихо, себе самому, поет:

Paris, o mon Paris…

А я так:

Эй, ухнем…

НОРИЛЬСК-2

Темным сентябрьским днем в пятнадцатиградусный мороз колонна прибыла в Норильск-2. Слабосильные, выздоравливающие, больные. Те, кто были не нужны в Норильске, — на больших стройках и в шахтах требовались исключительно отборные, сильные мужики, — хотя недавно и мы были такими. В Норильске даже в больнице лежали только жизнеспособные люди. С переломами, ранами или уж такие, кто был на пороге смерти. Мы же с трудом, за много часов, проковыляли, проползли этот путь в двенадцать (а кто говорил, семнадцать) километров, промерзнув так, будто стояла уже настоящая зима.

Нас встретили нежилой, холодный барак, голые нары, вернее не встретили, а безразлично ожидали. Правда, уголь был, — уголь здесь есть везде — и вот уже раскалились бока жестяных печурок, сделанных из больших бочек из-под керосина. Нашелся и керосин, посереди барака, целый бидон. Но ни хлеба, ни воды, ни емкости, в которой можно было бы растопить снег. Нашли несколько бутылок с отбитыми горлышками. Из них сделали керосиновые коптилки, фитили скрутили из ватных подкладок телогреек. Те, кто смыслил в этом и не сильно ослаб или не окончательно отчаялся.

— Нас привезли сюда умирать, — прошептал кто-то. Он как раз отошел от печки, где сумел подсушить портянки.

— Это знаменитый Норильск-2, штрафной изолятор, — сказал другой, с деланным безразличием. — Вы что, не знали? Отсюда нет дороги назад…

Утром нас разбудил гул мотора. По твердому, утрамбованному порывами ветра снегу пришел трактор. Гусеницы трактора оставляли в снегу следы не глубже тех, что жарким летом оставляют танки на мягком городском асфальте. На буксире трактор притащил на площадку перед бараком три грузовика. С двух грузовиков сбросили уйму мешков с мукой, много бочек с соленой рыбой, мясо и другую провизию, а с третьего — котлы, кастрюли, одеяла, одежду и хлеб. Когда трактор уехал, нас отрядили катать бочки, вносить вещи, а мешки с мукой мы сложили один на другой снаружи, как поленницу дров. Здесь не нужно бояться, что они подмокнут…

Потом конвоиры показали нам, что неподалеку от барака, на самом дне долины есть родник. Только нужно топором и ломом продолбить верхний слой льда: внизу всегда есть вода. Нам дали топоры, кирки, ломы. Вскоре из трубы кухни поднялся густой столб дыма. Хлеба мы уже поели, и никто больше не думал, что нас привезли сюда умирать.

Больные, как повсюду на белом свете, или выздоравливали, или умирали. У нас были хорошие и человечные врачи: вместе с едой они прислали лекарства. Теперь Норильск-2 был уже лечебным пунктом и даже неплохим местом отдыха, где заботливо ухаживали за больными, даже самыми безнадежными, и, по возможности, вылечивали.

В нашей зарождающейся собственной республике налаживалась жизнь, только эмигрировать отсюда по собственному желанию мы не могли. И беда была даже не в этом, а в том, что если кого-то признавали здоровым, его возвращали на общие работы.

Охранники, которые, когда сами болели, лечились у наших же врачей, нам не докучали. Да и причин для того не было. Споры мы решали сами, иногда, правда, с помощью кулаков, но по справедливости. Главным судьей был говоривший негромким голосом доктор Баев (А. А. Баев (1904–1994) — биохимик, академик, арестован в 1937 г., в Норильске находился до 1948 г.), когда-то гордость знаменитого университета. Доктор Шаткин, фельдшер по образованию, твердой рукой руководил больницей, его медицинские познания высоко ценил сам Баев. А мы побаивались, но любили почти так же, как Баева, которого бояться было не нужно.

Для тяжелых больных был отдельный барак. Остальным, кто был в состоянии ходить, давал задания Шаткин. Конечно, у нас были повара, пекарь, санитары. Для этих работ он выбирал самых сильных. Несколько человек дважды в день резали лед в ручье. Тяжелая работа, но для сильного человека самая приятная. Работать недолго, лом и кирка хорошо согревают, если с ними ловко управляться. Кто послабее, возил воду в барак, на кухню. Были такие, для которых норма была два ведра. Самая большая норма — шестнадцать ведер, восемь ходок. Эту работу выполняли цинготные. Шаткин убеждал их, что много двигаться им только на пользу. Убеждения убеждениями, но это была плохая работа для слабосильных. С каждым днем становилось все холоднее. Как-то во время темной слепой метели, «черной пурги», кто-то из самых слабых плеснул водой себе под ноги. Пока он пытался вытащить второе ведро, валенки примерзли ко льду. Он мог бы сдвинуться, только вытащив ноги из валенок. Но тогда он замерз бы, не успев подняться на горку. К счастью, его освободили другие водоносы.

Были у нас шахтеры, которые добывали столько угля, скольо требовалось для кухни, пекарни, бараков. В нашей «собтвенной»