Читать книгу - "Джо Р. Лансдейл. Повести и рассказы. - Джо Р. Лансдейл"

амулетов. Но главным образом — лечебные снадобья. Они здорово расходились, и скажу почему. Не по той причине, что вы думаете, как если бы разбавлять виски толикой уксуса и сахара. Эти снадобья действительно исцеляли.

Не стыжусь признаться, что я был раздосадован. Я опытный доктор. Конечно, лишь сельский костоправ, но далеко не новичок. А индейцу удавалось такое, о чем я и подумать не мог.

Старая миссис Джеймисон годами страдала от недуга: ее узловатые руки походили на старую борозду, суставы воспалялись и распухали, иногда до такой степени, что кожа трескалась. Я испробовал все известные средства, но в лучшем случае удавалось облегчить боль на короткое время, чтобы совладать с приступом, пока не случится новый. Со временем приступы случались все чаще, и бедная женщина едва могла распрямить пальцы. Они стали напоминать скрюченные птичьи когти.

Когда в городе появился индеец и разнесся слух о его чудодейственных снадобьях, лечивших все — от прыщей до хрипов в груди, — она отправилась к нему и приобрела какую-то целебную мазь. До сей поры некоторые случаи исцеления вызывали мое удивление, но я ни разу не был свидетелем чуда. Бедная миссис Джеймисон натерла целебной мазью свои старые руки, и боль ушла. Тогда она явилась ко мне продемонстрировать результаты. Полагаю, заодно позлорадствовать и ославить меня как врача. Однако крыть мне было нечем. Болезнь не только остановилась, но повернула вспять, и рукам начали возвращаться прежние свойства. За неделю втирания состава, полученного у индейца, они стали подобны рукам двадцатилетней девушки. Абсолютно здоровые, гибкие, мягкие и красивые. Если бы Эбби и миссис Джеймисон положили руки рядом, то старухины оказались бы привлекательнее.

Короче говоря, индеец и его негритянка вскоре сделались едва ли не святыми, и общественное мнение к цветным сильно смягчилось. Разве что Калеб с прежним пылом ненавидел всех, кто не принадлежал к белой расе. Он, впрочем, не страдал от каких-либо недугов. Всегда был здоров как осел, а мозги под стать.

Остальным парочка с каждым днем казалась все белее, никто не возражал против стоявшей на окраине повозки.

Поскольку почти всегда у кого-нибудь что-нибудь да болело, их дела шли в гору. Ко мне уже обращались только с разной ерундой, вроде занозы в пальце, а в серьезных случаях шли к индейцу. Меня это сильно злило. Прожив всю жизнь в таком городишке, где принимаешь роды, видишь смерть стариков и постоянно лечишь людей, — временами начинаешь кое-что о себе мнить.

Я отправился поговорить с ними и поблагодарить за все, сделанное для города, но индеец видел меня насквозь. Он догадался, что я пришел из любопытства и, возможно, надеясь проникнуть в его знахарские секреты. Конечно, так оно и было.

От того, как он говорил со мной и улыбался, я чувствовал себя униженным и полным болваном. Ну а женщина — признаться, мне немного стыдно говорить об этом в присутствии Эбби — я чувствовал к ней влечение. Она была не просто смазливой, а неповторимой. Высокая, с кожей цвета кофе со сливками и волосами, заплетенными в индейские косички. С пронзительно-голубыми глазами, каких мне не доводилось видеть. Они притягивали будто магнит. А фигура такая, что даже в мои годы я почувствовал зуд — прости, Эбби, — который уже не чаял испытать. Меня это встревожило. Видимо, из-за вины перед памятью твоей матери. Я ушел и больше туда не ходил. Не хотел, чтобы индеец разглядывал меня с превосходством, не хотел видеть холеную негритянку и сознавать, что она никогда не будет моей.

В ту ночь она не переставала мне сниться, и можете представить, в каких снах. Я любил ее с таким пылом — Эбби, прости мне эти подробности, но я должен полностью выговориться, — что сердце готово было лопнуть в ее объятиях. Я проснулся, обливаясь потом, с чувством стыда перед покойной женой — благослови Господь ее душу.

Вам я все рассказываю для того, чтобы объяснить, какой они были впечатляющей парой.

В общем, они пробыли здесь неделю или чуть больше, когда пошел дождь. Из тех, что могут зарядить на много дней. Поначалу все радовались. Посевы нуждались в дожде, да и ночи стали гораздо прохладнее. Однако скоро это обернулось напастью. Улицы превратились в грязные потоки, а дождь все не переставал. Люди стали подхватывать всякую летнюю хворь и, разумеется, кидались за помощью к индейцу, который никому не отказывал, — и тут заболела девочка Уэбба.

Я помню, как впервые услышал об этом. Тогда я почти забросил практику. Эбби околачивалась здесь на случай, если кому-то потребуется вынуть занозу или вроде того, а я стал все чаще наведываться в салун опрокинуть стопку. Куда чаще, чем раньше. Скажу вам, я чувствовал, как превратился из маленького бога с черным саквояжем в бесполезного старика, не способного предложить замену самому варварскому лечению. Считайте, что я спятил, не раз снимал с крючка на стене дробовик, прикладывал дуло к подбородку и думал нажать курок пальцем ноги. Когда человек становится никому не нужен, тем более состарившись и лишившись надежды начать новое дело, в голову приходят мысли избавиться от лишних хлопот.

Однако здравый смысл, надо думать, победил, и, разумеется, я не мог забыть Эбби. И потом, они должны когда-то уехать, рассуждал я, а там люди вернутся ко мне, и я постепенно восстановлю статус маленького полубога.

Я выпивал у стойки, когда явился Дэвид Уэбб, на которого было жутко смотреть. Весь заляпанный грязью, лицо осунулось. Казалось, он вот-вот рухнет.

От привычек семейного доктора избавляться не просто, и я поспешил заметить, что выглядит он неважно. Он ответил, что все из-за Гленды, которая заболела, и ей становится все хуже.

Я, понятно, предложил осмотреть ее, но в ответ на его лице появилось странное выражение: он напомнил собаку, которой дали пинка, и она