Читать книгу - "История твоего «Я». Вся правда о deepfake - Андрей Владимирович Курпатов"

которыми он пользуется, для того чтобы что-то хватать или перемещать своё тело в пространстве, – не просто какие-то инородные предметы, а части его тела.

То есть даже в этих совершенно очевидных для нас вещах ему только предстоит разобраться. Изначально же для нашего мозга наши же собственные руки и ноги – это просто неудобные палки-хваталки. Чтобы сделать их по-настоящему своими, ребёнку предстоит включить их в общую «схему тела», которая расположится в теменных долях мозга.

Пока же жизненные цели ребёнка определены лишь кормлением, они в самом деле, как объяснял ещё Зигмунд Фрейд, сосредоточены на области рта и языке[31]. Все же остальные раздражители, которые ребёнок ощущает своим телом, для него лишь неразличимый шум.

Чтобы начать что-то различать в этом шуме, его интересы должны выдвинуться за пределы кормления. Пока же они определены лишь питанием – его мир им и ограничен, а чтобы обнаружить в этом мире что-то больше, его мозгу потребуются новые задачи, его собственное новое беспокойство.

Постепенно, по мере вызревания мозговых структур, ребёнок всё внимательнее вглядывается в мир[32].

Он видит овалы с определённым соотношением вертикальных и горизонтальных линий, слышит повторяющиеся монотонные звуки. Он ещё не знает, что этот овал – лицо, а звуки – колыбельная песня. Впрочем, поскольку это как-то связано с питанием и позволяет ощутить безопасность, то и этого понимания ему оказывается достаточно.

В мозге происходит бесконечное челночные движение внутреннего внимания: словно бы мозг постоянно пингует, спрашивает своё внутреннее состояние о том, нет ли в нём каких-то напряжений и дискомфорта, а обнаружив их, пытается сделать хоть что-нибудь – вдруг сработает?

Весь мир ребёнка – это отношение удовольствий и дискомфорта, затем каких-то действий и последующего удовольствия или дискомфорта, и тогда – снова действий…

Очень надеюсь, что вам ещё не наскучил этот разговор, потому что мы уже практически сказали всё, что можно сказать о самом настоящем, о нашем реальном, базовом, фундаментальном «я». В современной нейробиологии его ещё называют «интрорецепторным эго»[33].

ТЕЛЕСНОЕ «Я»

Когда я писал в «Красной таблетке», что наша с вами личность иллюзорна, многие не могли в это поверить – мол, как так, ведь я же есть, я ощущаю себя… Что значит, что у меня нет «я»?

И вот это – «ощущаю себя» – это не личность и не «я» в том смысле, в котором мы привыкли о нём думать. Нет, это наша физиологическая самость, как называет её знаменитый нейробиолог Антонио Дамасио – «телесное я» – набор ощущений, собираемых мозгом с тела и интегрированных в рамках наших базовых биологических потребностей.

За эту консолидацию отвечают, с некоторыми оговорками, очень небольшие области внутренней коры головного мозга. Да, существует и такая, внутренняя кора – две небольшие дольки, находящиеся как бы под двумя хорошо известными нам полушариями головного мозга.

Это образование получило название островковой доли, или островка Рейля, по имени немецкого врача и анатома Иоганна Христиана Рейля. Именно ему мы обязаны слову «психиатрия», и именно он – в далёком 1809 году – опубликовал научную работу о «скрытой порции церебральной коры», которую и назвал «die Insel» – островок (см. рис. 4).

Рис. 4. Островковая доля, или островок Рейля

Как океан в капле воды, вся наша психическая деятельность отражается в этом крошечном анатомическом образовании – в нём есть всё, что нужно для нашего выживания.

Наряду с интероцепцией, то есть ощущением себя как физического тела, здесь по чуть-чуть локализуются и моторика с вегетативной регуляцией, и социальное поведение, достаточное по крайней мере для того, чтобы отличить, кричит человек от ужаса или смеётся.

Когда мы, сталкиваясь с какой-то реальной угрозой жизни, испытываем так называемый животный ужас, это «животное» в нас – островок Рейля. И это наше физиологическое, животное «я»[34].

Гамлет может сколь угодно задаваться философским «Быть или не быть?», но если дело дойдёт до островка, а до него точно дойдёт, – он ответит с предельной и однозначной определённостью: «Быть!»

Подумать только – всего лишь несколько миллиардов нейронов, а такая страстность! И такая воля к жизни… Всякий раз, когда мы страдаем, мучаемся, испытываем боль и прочие действительные тяготы жизни, в нас ноют занозой эти несколько миллиардов нейронов островка Рейля. И ничего больше.

Мы привыкли думать о себе и о мире в величественных, тех самых – гамлетовских – формулировках. На деле же это просто скопление нервных клеток, которое вы отыщите у любого теплокровного существа.

Человек – этот «Венец Творенья» и «Царь Природы» – в основе своей вот этот сгусток желания жить, свойственного всему живому.

Сверху, конечно, этот трусливый стыд островка Рейля будут скрывать нависшие над ним огромные полушария головного мозга. В них расцветут прекрасные картины, живописующие величие нашего с вами индивидуального «я», «личности». Но это лишь одежды для вполне себе голого короля – человека, пытающегося казаться чем-то особенным.

И вся эта кажущность – всё это мнимое величие человека – слетит, как жалкая позолота, едва у него засосёт под ложечкой – в той самой островковой доле.

Что ж, все мы можем признать себя «личностью» – это не возбраняется. Только нужно помнить, что подлинная «личность» – такова. Всё прочее – попытка придать ей чуть более благородный, благопристойный вид.

Мой мир

Мир – такой, каким его видит человек, – существует лишь в его представлении.

АРТУР ШОПЕНГАУЭР

Мы пришли в этот мир как телесное, интероцептивное, «физиологическое я». Того сознания, которое сейчас производит наш мозг, у нас ещё не было. Но откуда оно в таком случае возникло?

До этого рокового момента – возникновения худо-бедно осознанного нами «я», – который меняет буквально всё, мы накапливаем другую память – физиологическую, сенсорную, функциональную. Что это за память такая?

Начнём с простого: всё, что мы воспринимаем как действительный, окружающий нас мир, есть продукт нашего с вами индивидуального мозга, картинка, которую он создаёт. Оглянитесь вокруг. Да, вот это всё…

Не в том смысле, что мы находимся в некой специально созданной виртуальной Матрице сестёр-братьев Вачовски. Реальный мир на самом деле, надо полагать, существует. Но каков он?

Очевидно, что он сильно отличается, например, от мира летучей мыши, использующей эхолокацию, или даже вашего домашнего питомца. Какой образ мира более правильный – наш или их? Да и можем ли мы вообще говорить в этом случае о «правильности»?

Воспринимаемый нами мир – лишь образ,